Между империализмом и революцией

Этот поучительный эпизод дает понятие не только о проницательности Каутского в оценке событий революции, но и об его добросовестности в их фактическом изложении. Не справившись даже у своих друзей-меньшевиков и не приняв необходимейших мер предосторожности, Каутский изображает внешнюю политику Жордания – Церетели, как истинно меньшевистскую и потому образцовую для международной социал-демократии. Между тем официальная оценка «истинно меньшевистской» партии, устами Мартова – Дана, гласит, что внешняя политика Жордания – Церетели оказывает на партию «дезорганизующее влияние», грозя «подорвать в корне ее престиж в глазах пролетарских масс» (см. указанное издание меньшевистского Ц. К., стр. 6). В то время, как Каутский ставит печать марксистского благословения на грузинской политике «строжайшего нейтралитета», Мартов – Дан доходят по адресу этой политики до чрезвычайной угрозы: «партия не может, – пишут они, – не становясь всеобщим посмешищем, допускать такие политические выступления отдельных ее частей, которые, в открытом или прикрытом союзе с ее классовыми врагами, направлены против самой сущности ее революционной политики» (там же, стр. 6).

На этом можно бы поставить точку. Ученый шлафрок Каутского достаточно плотно ущемлен двумя половинками меньшевистской двери: вырваться, кажется, нельзя. Может быть, однако, Каутский теперь, с некоторым запозданием, обратится за помощью к Мартову? Возможно. И нет сомнения, что он эту помощь получит. Мы сами можем, в целях смягчения удара, нанесенного Каутскому руками меньшевиков, сказать несколько пояснительных слов. Момент тогда был очень революционный. Большевики били Колчака. В Германии и Австро-Венгрии вспыхнула революция. Лидерам меньшевиков пришлось выбрасывать в море слишком компрометирующий груз, чтобы не захлебнуться окончательно самим. На рабочих собраниях Москвы и Петербурга они с возмущением отрекались от солидарности с предательской политикой тогдашней Грузии. Они грозили исключить Жордания и др., если те не перестанут превращать партию в «посмешище». Момент был очень беспокойный: сам Гильфердинг хотел Советы ввести в конституцию. А уж это доказывает, что дело дошло до крайности.

Грозили исключить, – но ведь не исключили? О, конечно, не исключили. И не собирались исключать. Они не были бы меньшевиками, если бы дело не расходилось у них со словом. Весь международный меньшевизм есть не что иное, как условная угроза, которая никогда не осуществляется, символический размах, за которым не следует удара.

Но это не меняет факта: по самому основному вопросу политики грузинских меньшевиков Каутский постыдно обманывает читателей. Его обман разоблачен самими же меньшевиками. Вырваться нельзя: шлафрок зажат прочно.

А Макдональд? О, Макдональд – достопочтенный человек. Но и у него есть недостаток: он ничего не понимает в вопросах социализма. Решительно ничего!

ВНУТРЕННИЙ РЕЖИМ

Во внешней политике – строжайший нейтралитет, а во внутренней, разумеется, полнейшая свобода. Да и как же иначе? «Отношения между рабочими и крестьянами в Грузии, – рассказывает Каутский, – до настоящего времени самые лучшие, какие лишь возможны» (стр. 54). От Рейна до Тихого океана свирепствуют кровавые восстания, – «Грузия – единственная страна, которая, наряду с немецкой Австрией, избегла насильственных действий» (там же). Коммунисты? Но они «при полной свободе легальной деятельности» не могли приобресть никакого влияния (стр. 65). Социал-демократы на всех выборах получали подавляющее большинство голосов. Действительно, единственная в своем роде страна – от Тихого океана и до Рейна. Да и за Рейном вряд ли сыщется подобная, если не считать княжества Монако, в изображении престарелых французских академиков на пенсии.