Между молотом и наковальней

— Да ты что?! Самого Председателя собрался охранять, а хочешь на халяву проскочить! — Лицо Лаврика стало еще мрачнее, но через секунду оно приняло заговорщицкое выражение, и он заявил: — Ладно, так и быть, из уважения к Кавказу помогу.

— Правда?! А что для этого надо? — оживился Ибрагим.

— Ничего! Тебе просто крупно повезло: Емельяныча нет на месте.

— И что?

— А ты что, про него ничего не слышал? — Глаза у Лаврика округлились, и, понизив голос, он сказал: — Настоящий зверюга! Таких крутых парней заваливал!

— Так что же мне делать? — снова сник Ибрагим.

— Сдавать зачет Джону!

— …Американцу?!

— Он такой же американец, как я китаец! Настоящий абхаз! Жди здесь, я с ним переговорю, и, думаю, все решим, — решительно заявил Лаврик и, крутнувшись волчком, исчез за обитой железом дверью.

Ибрагим нервно сглотнул, бросил тоскливый взгляд на лестницу, но Кавказ не появился, и принялся крупными шагами измерять коридор. Прошла минута, за ней другая, показавшиеся ему вечностью, когда наконец дверь распахнулась и в полумраке белым пятном возникло озабоченное лицо Лаврика. Он энергично махнул рукой и пригласил:

— Заходи!

Собравшись с духом, Ибрагим шагнул в комнату, будто в ледяную воду. В ней находилось четверо. Трое, увешанные оружием, сидели на ободранном диване у стены. Четвертый — настоящий громила, на груди которого с трудом сходился бронежилет, как рождественская елка был усыпан гранатами. За его спиной, на стуле, болтались подствольник и ручной пулемет. Под свирепым взглядом громилы растерявшийся Ибрагим не знал куда деваться.

— Джон, это Ибрагим — доброволец из Турции, — представил его Лаврик.

— Из Турции, говоришь? — сурово переспросил тот и тяжелым взглядом окинул с головы до ног новобранца.

— Из Стамбула, — уточнил Ибрагим.

— Из Стамбула, говоришь? — с разочарованием произнес громила и переглянулся с телохранителями. Их физиономии стали такими кислыми, будто им вместо чачи пришлось выпить уксус.

— Я… Я спортом занимался! В тире стрелял и… потом вчера ходил на операцию.

— Значит, приехал драться за Абхазию?

— Да! Да!

— И хочешь в охрану к Владиславу Григорьевичу?

— Если, конечно, можно… Я не подведу! — поспешил заверить Ибрагим.

— Джон, хватит! Чего тянуть резину! Он что, соловей, чтобы слушать? Пора проверять, и по полной программе! — потерял терпение усатый с короткой стрижкой под ежик телохранитель.

— Как скажете, можно и по полной. Только смотрите, чтобы после нее не задохнулись! — с кривой ухмылкой ответил тот.

А дальше произошло то, что в первую секунду парализовало Ибрагима. Правая рука Джона сорвала с ремня гранату, левая выдернула чеку, и через мгновение она оказалась на ладони остолбеневшего новобранца. Телохранители шарахнулись к стенам, и в его ушах печальным эхом прозвучало:

— Сейчас посмотрим, какой ты телохранитель и абхаз!

В следующую секунду Ибрагим, сам того не ожидая от себя, совершил молниеносный бросок вперед, и граната провалилась за «броник» шутника. Джон, а вместе с ним остальные телохранители онемели от такой прыти новичка, а спустя секунду громовой хохот потряс стены дежурки. Оконфузившийся Джон с трудом выгреб лапищей из-за пазухи гранату, уважительно посмотрел на Ибрагима, дружески похлопал по плечу и сказал:

— Молодец, такие нам подходят! Настоящий абхаз!

— Какой он настоящий, посмотрим, когда дадим одну гранату и пустим против грузинского танка, — язвительно заметил рыжий, со щеголеватой бородкой телохранитель.

— А тебе как — только танк нужен или водила тоже? — нашелся осмелевший Ибрагим.

— Лучше сразу с Шевой.

— С Шевой?.. А это кто?

— Есть такой пес поганый — Шеварднадзе!

— Сволочь!

— Гад! — принялись дружно склонять его телохранители.

— Ну ничего, рано или поздно и до него доберемся! — с ожесточением произнес рыжебородый и, подав руку, представился: — Гембер.

Ибрагим ответил порывистым рукопожатием. Гембер широко улыбнулся, затем обернулся к Джону — его лицо внезапно сморщилось, а губы брезгливо искривились — и с иронией спросил:

— Джон, я что-то не понял, так кому штаны менять надо?

И снова дружный смех сотряс стены дежурки, а когда стих, все вместе они взялись накрывать на стол. Невесть откуда появились лук, петрушка, засохшая, словно деревяшка, колбаса. Позже, когда подошел Кавказ, подоспели дымящаяся мамалыга и трехлитровая бутыль, в которой плескалась обжигающая горло чача, добытые неугомонным Лавриком. Второй раз в своей жизни Ибрагим пил, но крепкий градус не брал. Голова кружилась, но не от выпитого, он был пьян от счастья, что стал своим в этом лихом и бесшабашном воинском братстве!

Глава 4