– Бросит, наверное. Хотя… кто его знает! – Светка и не думала подозревать подругу в каких–либо уловках, рассказывала, как есть. – Мишка – парень хороший, если любит, может, и смирится. Всякие ведь в жизни ситуации бывают. Я‑то не особо его знаю, но точно могу сказать: если девица с мозгами и не будет его доставать, он обдумает всё хорошенечко и, вполне вероятно, вернётся. Не любит Мишаня, когда на него давят, к нему в школе в этом плане всегда особый подход был. А вот Славик бы точно послал. Он из тех мужчин, которым подавай жену–девственницу. Ну, знаешь таких…
– Ага–ага, – поддакнула Ксюша. – Жену–девственницу, уже умеющую в постели всё и даже больше. Ню–ню.
– Вот ты, как всегда, в точку, – Светка хмыкнула и уселась, наконец, рядом с подругой. До этого бегала туда–сюда по кухне, готовила продукты для завтрака. – Кстати, мы сдали анализы, которые при планировании детишек назначают.
Света говорила с таким таинственным видом, что не заподозрить её в беременности было просто невозможно.
– И? – подтолкнула подругу к признанию Ксюша.
– Ты знаешь, что до трёх месяцев лучше никому ничего не говорить, так как это период, когда в любой момент может случиться ужас–ужас? – Света выгнула левую бровь, подсказывая, что следует сказать, чтобы получить доступ к заветной информации.
– Крест на пузе, я никому! – прижала к груди руку актриса Погорелого театра.
– Ну, ты и сама догадалась. Уже три недели.
Света улыбнулась так лучезарно, так счастливо, что губы Ксюши сами растянулись в дурацкой улыбке, над которой разум не имел ровным счётом никакой власти. Она так и сидела, прижав руки к груди и улыбаясь как акула, когда зашёл брат.
– Ты же сказала: никому ни слова, – обратился он к своей болтушке, сразу сообразив, что к чему.
– Это твоя сестра! – оправдалась Света и тут же прильнула к любимому, защебетала. – Я просто не могу молчать! Это ведь так здорово!
Ксюша смотрела на подругу и диву давалась. Светка всё больше и больше раскрывалась, позволяла себе быть молодой, озорной и весёлой, а не только «я–бизнес–леди–бойтесь–меня–все». И ей безумно шло быть девчонкой. Глядя на неё, такую раскованную и счастливую, женственную и домашнюю, не возникало вопроса, как ей удалось всерьёз увлечь Ярослава, привязать к себе.
– Ксень, надеюсь на твой здравый смысл. Никому, – брат выразительно посмотрел, и она закивала, как китайский болванчик. – Что ты там говорила про Севу? Жить вместе?
– Угу, – она кивнула машинально, не сразу переключившись с важного известия и изменений в поведении подруги, которые то ли стали следствием беременности, то ли ей поспособствовали.
Брат не желал обсуждать прибавление в семействе, хотя Ксюша ни капельки не сомневалась, что он счастлив. Это отражалось в каждом его жесте, в каждом взгляде, брошенном в сторону Светки. Суровые, резкие черты лица смягчались, а взгляд теплел, стоило ей только пройти мимо.
– Давай в двух словах, с чего вдруг вы решили съехаться, если ты держала его на расстоянии всё это время и даже на свидания не ходила? По телефону тебя продавил? Сама не заметила, как это случилось?
Яр достал их шкафа пачку вяленого кальмара, с хрустом вскрыл упаковку и посмотрел на сестру с тем самым чувством мужского превосходства, за которое ей всегда хотелось его треснуть, желательно чем–нибудь тяжёлым.
– Да, – процедила она сквозь зубы.
– У, всё понятно. Сева в ударе. Ну, совет вам да любовь, – ехидно процитировал стандартное пожелание братец и пошёл к выходу.
Ксюша никак не ожидала подобного безразличия к её личной жизни! То он, видите ли, рвёт и мечет при виде самого безопасного друга детства, а тут, вы поглядите, даже глазом не ведёт!
– Ярослав! – возмутилась она. Вышло эффектно – звук разошёлся волнами по кухне и даже ворвавшийся в приоткрытое окно ветерок колыхнул в такт звуку лёгкую ткань шторы, подыгрывая.
– Что, Ярослав? – прошамкал он с набитым ртом. Прожевал спокойно, изводя сестру своей медлительностью, и ответил, наконец: – Вы уже съезжаетесь – то есть это свершившийся факт, ты не советоваться пришла. Чего ты от меня хочешь? Сева – мой друг, ты – сестра. Я рад, что вы перестали выносить друг другу мозг. В конце концов, ты наглядно показала, что уже взрослая девочка и сама принимаешь решения, – припомнил он ей выходку на реке. – Дерзай! Я в тебя верю.
Две небезразличные ему женщины стояли сейчас в его кухне и хлопали ресницами в таком недоумении, что он закатил глаза, выдохнул и принялся объяснять: