Между нами, девочками

– Представляешь, совсем сегодня наша Семеновна озверела. Катька отвечает, а эта ей: «Немедленно уберите со стола сумку!»

Ну ты же знаешь, Катя всегда перед собой сумку ставит, баул такой огромный, и из-за него отвечает. А Семеновна: «Что вы себе позволяете! Совсем обнаглели! И вообще, что это за манера отвечать с места? Немедленно выходите к доске! Филиппова, это я к вам обращаюсь!»

А Катька ровно так: « Я к доске выйти не могу. Я буду отвечать с места».

Моя институтская подружка Света Емельянова рассказывает мне эту историю захлебываясь, выпучив глаза. Мне все это немного непонятно:

– А почему она не выходит к доске-то? И действительно, Семеновна права. За Катькиной огромной сумкой медведя спрятать можно. И читай с выражением ответ на любой вопрос. Лишь бы зрение хорошее было. А у Катьки оно отличное. В очках ее никогда читающей не видела. Только ей зачем читать-то? Вроде она и так все учит.

– Лен, я же тебе про Катю сейчас рассказываю, – Света внимательно смотрела на меня.

– И я о Кате.

– О Филипповой!

– Ну я поняла. Что я Катьку не знаю? Мы же с ней часто по утрам вместе ездим. Вот я и говорю, ей «шпоры» не нужны, она же отличница.

– Конечно, отличница! В том-то и дело.

– Свет, я вообще не понимаю, что вот мы сейчас с тобой обсуждаем? Елизавета Семеновна возмутилась, что у Кати Филипповой во время ответа стояла на столе огромная сумка, и она отказывалась ее оттуда убирать. Правильно я поняла? Я, кстати, тоже удивляюсь, и чего Катька в этой сумке носит?

Светлана смотрела на меня, не мигая, раскрыв рот от удивления.

– Лен, ты что? Ты ничего не знаешь что ли?

– Про что?

– Не про что, а про кого? Про Катю?

– Про Катю я все знаю. В Лобне живет, в институт ездит черте откуда. Поэтому иногда в общаге остается. Брат у нее еще старший. Говорит, красавец, семья, вроде, дружная очень. И учится Катька хорошо, школу с медалью закончила.

Света молчала.

– Ну что ты молчишь?!

– А то, что у Кати рук нет, ты что, не знала?

Тут уже замолчала я.

– Это как это? – прохрипела я через какое-то время.

– Ну не совсем рук. На правой руке кисти нет совсем. А на левой – кисть есть, но без пальцев.

– Да нет, Свет, ты что говоришь? Мы же все время под ручку с Катей с электрички бегаем. Особенно зимой, холодно же. А так – прижмешься друг к другу, и бегом до наших корпусов.

– Правильно, со стороны и на первый взгляд действительно и незаметно ничего. А ты никогда не обращала внимание, почему у нее на одной руке сумка, на другой платок намотан, или рукав длинный?

– Да, все так.

Я задумалась. Да нет, не задумалась. Я соображала. Возможно ли это? Ну конечно же, невозможно. Катю я видела почти ежедневно. У нас с ней было много общего. Одинаково любили подшутить над однокурсниками, одинаково любили мальчишек обсудить.

– Нет, Свет, не вяжется. Если человек инвалид, то у него печать на лице есть. Или выглядит он старше своих лет. И главное, есть отметка скорби у этих людей. А Катька, она – хохотушка известная. И все про какие-то свидания рассказывает, про каких-то ухажеров. Да мне в голову прийти ничего такого не могло. И потом, с ней интересно всегда так. Не человек, а фонтан эмоций. И там-то она была, и туда-то она ездила. Нет, ну надо же. Подожди, а что, никто про это не знает?

– Лена, про это вся наша группа знает. Ну, наверное, на потоке не знают, как и ты. А в группе, конечно, знаем, пытаемся ей помогать, когда необходимо. Не всегда так лучезарно все получается. Иногда у нее что-то не выходит. И сумка с руки падает, и со стола что-то взять не может. Катька злится на себя ужасно, не хочет она ни от кого зависеть. Все ей надо самой. И чтоб ее не жалели. Ни в коем случае!

– И главное, никому вы про это не рассказываете. У нас же девчонки сплетницы страшные.

– А про это сплетничать невозможно. Вот ты теперь узнала. Что, всем подряд рассказывать пойдешь? Мы ее уважаем очень. За мужество ее. И потом она себе внушила, и нам внушила, она не инвалид. Она такая же, как и мы. Только, может, еще лучше. Ты же знаешь, она у нас в группе заводила. И в кино сбегать, и лекцию прогулять. Всегда первая.

– Ну а на политэкономии-то, чем дело кончилось? Что Семеновна-то?

– Ужасно все кончилось. Катька побелела вся, сумку убрала, и платки свои намотанные сняла. Семеновна чуть в обморок не упала. Прощения просила. У всех у нас просила. Потом видела, как она в перерыве таблетки глотала. А на второй паре просто давай за жизнь рассказывать. Она же фронтовичка. Зенитчицей, оказывается, была. Восемнадцать лет ей было, Москву защищала с такими же девчонками. И про то, как трудно им было и страшно до жути, и про то, как подруг теряли. И про то, как у самой ее близкой подружки в одном из боев снарядом руку оторвало. Прямо у Семеновны на глазах. Спасти ее не смогли. Видимо, этими своими рассказами она по-своему Катю поддержать пыталась. Что, дескать, живет Катя Филиппова теперь свою жизнь и вот за ту самую ее подружку. И живет ее достойно. И очень ей Семеновна за это благодарна. Так что такой урок мужества у нас сегодня получился. А ты, Ленка, по сторонам-то смотри! Вникай!

Буду вникать. Постараюсь.