Между нами мужчинами

Но не искажаю ли я позицию писателя? Может быть, он отстаивает право не на карьеру, а на успех в деле, право на мечту стать организатором большого дела? Увы, если бы речь шла о жажде простора, больших возможностей для служения делу, обществу, людям, то и в пример надо было бы приводить людей, которые стремятся к этому, для которых дело превыше собственного благополучия, которые могут и от поста, и от высокого оклада отказаться ради дела, и с начальством способны поссориться. В статье такие люди напрочь отсутствуют. И неудивительно - их "реабилитировать" в глазах общественного мнения нет нужды: они проходили и проходят в литературе как бесспорно положительные личности, герои, борцы; они никогда не скрывали и сейчас не скрывают своей готовности встать у руля, если это пойдет на пользу делу. Они не считали и не считают зазорным свое стремление выдвинуться, благо на путях страстного служения обществу пирогов и пышек припасено очень мало, а синяков и шишек - навалом. Это всем известно.

У Р. Киреева такие люди в качестве примера не фигурируют. Пионер его в старосты рвется не ради создания дружного коллектива в классе, нет, ему хочется "руководить"! Быть выше других то есть. Получить право командовать товарищами, быть на виду. Инженер его в главк стремится тоже только для этого, нет у него помысла сделать что-то очень нужное для людей. Сам процесс руководства ему дорог. Сравнение инженера с вокалистом, рвущимся на сцену Большого театра, совершенно неправомочно. Вокалист мечтает в деле своем преуспеть, признания, успеха добиться. Вот если бы этот вокалист возмечтал занять ответственный пост в Министерстве культуры, то в этом случае его можно было бы сравнивать с вышеуказанным инженером.

Р. Киреев и не таит, что речь ведет именно о карьере, а не о масштабах работы и деловом успехе. У него успех везде отождествляется с возможностью "подняться наверх", "выдвинуться", "преуспеть". С иронией говорит он о стыдливости, которой мы "подобно шелкопряду окутываем свое желание сделать карьеру"; объявляется лицемерной привычка прятать, подавлять это "естественное в общем-то желание"; высказывается призыв "во всеуслышание заявить, что нет ничего зазорного в стремлении продвинуться по службе"... [Литературная газета, 1981, 23 сентября.]

Нет, не слово "карьера" пробует писатель реабилитировать, а тот отрицательный смысл, который мы привыкли вкладывать в него, те качества дельца, приспособленца, любой ценой, не брезгуя никакими средствами, стремящегося выйти в люди, получить власть, теплое доходное местечко, которые мы решительно осуждаем. И, как ни странно, у данного автора нашлись единомышленники. Московский критик В. Камянов, например, горячо поддержал мысль Р. Киреева о праве неправого на свою правоту [Литературная газета, 1982, 28 апреля.]. И тут мы тоже имеем дело не с невинной игрой в слова, а с реальной попыткой пересмотреть некоторые считающиеся в нашем обществе незыблемыми нравственные принципы, теоретически обосновать терпимость, снисходительность к этим самым "молодым, да ранним" карьеристам.

Журналист Ю. Щекочихин рассказал недавно в своем очерке о безобразной многолетней травле молодого специалиста, комсомольского вожака прославленного в прошлом Одесского мореходного училища, покровителями жуликов, которые присвоили десятки тысяч рублей, заработанных курсантами в совхозе. Что только не предпринимали против борца за справедливость и законность! Сначала запугивали, предостерегали, потом уволили с работы, исключили из партии, наконец, сфабриковали против него уголовное дело, из материалов которого следовало, что Николай Розовайкин заставил своего старшего брата (парализованного с детства человека!) "накинуться с кулаками" на членов уважаемой комиссии. Он не сдался, а продолжал требовать расследования дела о хищении курсантских денег.

У этого человека была своя, нет, наша правда. И он сумел ее отстоять. Жуликов и их покровителей привлекли к ответу за преступные действия. Но в этой истории присутствует еще один молодой человек, ровесник Николая. Ему поручили вести следствие по липовому "делу" Розовайкина. Речь идет о "молодом, но перспективном следователе" Капице, который лез из кожи, чтобы добиться признания подследственного, холодно выслушивал все его объяснения и, не вникая в аргументы, твердил: "Давай подписывай!"