Между нами только ночь

Разразился жуткий, вселенский скандал. Елене велели вызвать меня на родительское собрание и задать перцу при всем честном народе, чтобы другим неповадно было, поскольку благодаря "Морю грозному", сказала Евдокия Васильевна, мы вляпались в неприятное положение, нас будут склонять в самых высших инстанциях, теперь нам не видать как своих ушей, яростно горевала она, переходящего красного знамени "Зарницы".

И вот наступило родительское собрание. В интернате это особый ритуал, когда из разных уголков Земли, из темных норок и пещер вылезают близкие и дальние родственники интернатских воспитанников, похожие на героев кельтских или адыгских мифов. Отцы семейств - всех видов и мастей, седьмая вода на киселе - опекуны, одна прабабушка являлась регулярно к нам с гостинцами из запредельных миров, кругосветные путешественники, рыцари Круглого стола короля Артура, куртизанки, отшельники в толстых вязаных носках, водолазы, громко топая, поднимались по лестнице, оставив в гардеробе водолазные шлемы, полярные летчики в лыжных ботинках, докеры, отловщики собак, рыбаки и контрабандисты, ловцы жемчуга, иссиня-черный посол Кении с супругой - отец с матерью Фреда-африканца, создатели ядерных реакторов, шахтеры, годами сидящие в шахте, крестьяне, пропадающие в полях, исследователи далеких галактик (когда моего одноклассника Женьку Путника спрашивали, кем работает его отец, он гордо отвечал: "Колебрастроителем!") - вот эти слои народонаселения, которым несподручно держать детей дома, с шумом рассаживались за парты.

Пожаловала Евдокия Васильевна, примаршировал военрук Нахабин, поднялся из своего кабинета с первого этажа Владимир Павлович. Директор - понятно, он должен все время печься о том, чтобы жизнь в интернате шла, как трамвай по наезженным рельсам. Для этого надо потихоньку вкладывать в душу, считал он немного страха, немного почтения, немного веры в авторитет, ростки постепенно прорастут, а тем временем одного заставить, другого уговорить, третьего прищучить!.. А вот зачем привалил трудовик Витя Паничкин? Наверняка из одного только любопытства!

...Весь оркестр в сборе, никто не был в отпуске. А самыми распоследними, слегка под хмельком, явились мой брат Юрик и его приятель по прозвищу Боцман.

Тучи сгустились у меня над головой. Я стояла в коридоре, ждала, когда присяжные заседатели пригласят меня в зал суда, и чуяла, что дело будет нешуточным. Хотя, понятно, Елена не даст в обиду. Я знаю, что она меня любила. Нет, лучше так: меня она любила больше всех. Серьезно. Мы с ней вечерами подолгу разговаривали вдвоем. Все молчат, слушают, а мы с ней разговариваем.

Я как-то ночью жутко проголодалась, мы с ней разъели по пирожку, и голод утих.

Елена меня научила школьную форму гладить под матрацем. Кладешь с вечера платье, фартук под матрац, ложишься спать, а утром встал - все гладкое, никакого утюга не надо.

Мы понимали друг друга без слов.

У нас перед сном в интернате под предводительством Пергюнта дежурные проверяли свежесть ног интернатских воспитанников. Невзирая на лица откидывают одеяла:

- Это у кого такие черные ноги???

Негр Фред Отуко:

- Я мыл, клянусь мамой!!!

Однажды я в знак протеста синими чернилами написала на ногах:

"Они устали, дайте им отдохнуть!"

Пергюнт прямо взвился до потолка, подумал, я сделала татуировку.

Елена его еле угомонила.

Поэтому, когда она позвала меня: "Маруся!", - я смело шагнула в класс и встала перед публикой - с таким же точно видом, с каким я теперь, профессиональный детский клоун, всю жизнь выхожу и говорю: "Здравствуйте, дорогие друзья!.."

- Итак! - сказала Елена каким-то неожиданно чужим голосом. - Произошло ЧП. В классе была распространена скверная песня, петь которую - стыд!

- И позор! - добавила Евдокия Васильевна.

- А распространила ее... - Елена вытянула руку в мою сторону, - вот эта вот Маруся!

И как она пошла меня разделывать под орех. А я смотрю на нее, смотрю, смотрю, не отрываясь, жду, что она подмигнет. Мол, так и так, войди в мое положение! Велели пропесочить - я песочу. Но мы-то с тобой знаем, что почем.

Нет, ничего, ни знака, ни улыбки. Она с ледяным спокойствием встретила мой ожидающий тайного жеста взгляд, и в голосе ее зазвучал титан.

Я остолбенела.

Еще вчера мы с ней гуляли в рябиновой роще за интернатом, отогревали свиристелей. Сюда в морозы слетаются из леса свиристели. Наедятся мороженой рябины, набьют животы и падают с деревьев - у них внутри все замерзает. Возьмешь его, положишь за пазуху, отогреешь, он дальше летит.

С Еленой вдвоем мы ходили здороваться с этой рощей. До сих пор я помню в своей руке ее теплую руку.

И вдруг этот холод и безразличный тон. Ее науськали, ясно, ей дали команду, спустили распоряжение - она не сама.

...Но где, где, где она взяла такие слова?