Между нами только ночь

Елена провожала нас, утешала, как могла. Помню, она сказала мне (представляю, какой у меня был затюканный вид!):

- ...Ну, ничего, иди, прогуляйся. А то уже забыла, как звезды выглядят.

Далее следует сюрреалистическая картина: ночь, Варшавское шоссе ветер, тоненький месяц, осенний холодок, а мы идем по проезжей части дороги, чеканя шаг, нескончаемой колонной в одинаковых, как я уже говорила, фланелевых костюмах с лампасами, выданных в интернатской кастелянной.

Это были суровые будни, но случались в интернате и праздники, хотя они тоже носили немного казарменный характер. Взять хотя бы смотр строевой подготовки, когда на глазах у представителей РОНО надо браво прошагать всем классом точно по периметру актового зала (господи, до чего я давно не произносила этих слов, странно, что они не стерлись из памяти!), а потом грянуть строевую песню, как напутствовал нас военрук Нахабин, "чтоб дым из ушей валил!".

В общем, мне поручили выбрать для класса песню. Я вернулась домой - нас отпускали на воскресенье - и спрашиваю:

- Юр, как думаешь, какую нам песню спеть на смотре по стройподготовке? Главное, чтобы солдатско-матросскую!..

Юрик знал сотни песен и по "Самоучителю" научился играть на шестиструнной гитаре. Во дворе ему не было равных бардов и менестрелей. Теплыми вечерами в Черемушках из своих распахнутых окон обитатели нашей пятиэтажки выслушивали многочасовые концерты, которые Юрик закатывал на лавочке в беседке.

- "Вот ты опять сегодня не пришла, - пел наш Юрик, подыгрывая себе на гитаре - то перебором, то зажигательным чесом, - а я так ждал, надеялся и верил, что зазвонят опять колокола и ты войдешь в распахнутые двери..."

Потом шла "Гостиница". Дальше - по нарастающей - "Тише, люди, ради бога, тише, голуби целуются на крыше..." - короче, классика московских подворотен, в основном, разумеется, про любовь.

- Знаю я одну матросскую песню, - сказал Юрик. - Значит, дело было на корабле. Слова там такие:

Он говорил ей: "Сюда смотрите, леди,

Где в облаках мелькает альбатрос.

Моя любовь к вам нас приведет к победе,

Хоть вы знатны, а я простой матрос".

- Видишь, - он говорит, - какая матросская?

- А дальше?

- Дальше припев:

А море грозное

Ревело и стонало,

Ласкаясь, с грохотом катил за валом вал.

Как будто море чьей-то жертвы ожидало.

Стальной гигант кренился и стонал!

- Подходящая?

- Сила, - говорю. - Маршировать-то под нее можно?

- Это как спеть, - сказал Юрик. - Ать-два - левой! Ать-два - ле... Но на при-зы-ы-ыв влю-блен-ного матро-оса ска-за-ла ле-ди: "НЕТ!", по-тупив в во-ду взор! За-би-лось серд-це в нем, словно крылья аль-батро-оса, и бросил ле-ди он в бу-шу-ю-щий простор!!!

Вот это была песня! Прямо потрясающая! Только леди жалко. Я как представила валы - с нашу пятиэтажку - сразу поняла, чего она всю дорогу стояла, потупив в воду взор. Ее просто-напросто укачало. Да и матроса явно укачало. Сто против одного: если б не свирепая болтанка, в жизни бы он на такое не решился.

В понедельник слова "Моря грозного" я продиктовала всему классу. Друзья, разумеется, одобрили мой выбор. Особенно эта песня запала в африканское сердце Фреда Отуко из Кении. (Фред - свой парень, не жмот, угощал нас жвачкой и кока-колой - никто ведь понятия не имел, что это за напиток, думали, пиво. Он и вещами не пижонил, носил что выдавали со склада. И так сидело на нем ладно само по себе невзрачное пальто, так был к лицу черный воротник и черная цигейковая ушанка. Особенно когда он во всем этом усаживался в серебристый "Мерседес", который привозил их с братом в интернат и увозил обратно в посольство Кении).

А через три дня мы выстроились на верхнем этаже.

Нас поджидала комиссия - учителя и воспитатели - по четверо в каждом углу. Не было только нашего классного руководителя - историка, он отпросился на несколько дней в родную деревню помочь старенькой маме убрать с огорода картошку. Его заменить попросили Елену, чему я очень обрадовалась, именно ее больше всех мне хотелось как громом поразить "Морем грозным".

В центре стояли главные военачальники: директор Владимир Павлович - он в старших классах преподавал обществоведение, завуч Евдокия Васильевна и какой-то неизвестный в костюме, видно, представитель РОНО.

- Здравствуйте, учащиеся четвертого "Б"! - Евдокия Васильевна улыбнулась и ласково посмотрела на представителя.

Представитель многозначительно кашлянул и заложил руки за спину.

- Здрав-ствуй-те!!! - мы гаркнули так, как будто перед нами стояли по крайней мере Суворов, Кутузов и Барклай де Толли.

- Нале-во! - сказала Евдокия Васильевна. - Шагом марш! Песню запе-вай!

- О-ни сто-я-а-ли, - грянули мы все вместе, - на ко-ра-бле у бо-орта! Он пе-ред ней стоял с прот-тя-ну-той ру-кой! На ней бо-га-тый шелк! На нем бушлат поте-ортый! Он на не-е смотрел с на-деждой и моль-бой!

Евдокия Васильевна улыбаться перестала. Почувствовала, наверное, что песня будет невеселой. На этот раз она даже не взглянула на представителя, зато он повел себя как-то странно. Сорвал с носа очки, сунул их в карман, потом опять надел и, стуча ногой в такт песни, воззрился на Евдокию.