Между нами война

– Мой дед имел рукописи и труды. Я учила их.

– Ясно. Самоучка значит. – кивнул головой Алессандро. – Может высказывания – единственное, с чем ты ознакомилась?

– Что ты любишь читать, скажи пожалуйста. – попросил Таррос вежливо.

Она решила идти до конца, доказав Алессандро, что не только венецианцы могут быть умные.

– Люблю Сенеку старшего. Но это не значит, что всё подряд. Из наук привлекает история, взаимоотношение людей, медицина, грамота и поэзия. Из философии – ненавижу всеми любимого Платона. Особенно его Пятую Книгу Государства.

Её живой, не загроможденный ум увлек Тарроса. У неё были свои свежие взгляды на общепринятые вещи, и он давно это заметил.

– И что же тебя так разозлило в Платоне? – спросил Таррос.

– В Пятой Книге Государства есть понятие «Общность жен и детей» для таких как Вы, командир. – она показала на Тарроса бровями. Ее мужская нахальность поражала Алессандро.

Таррос улыбнулся.

– Прости, я чуть-чуть подзабыл, о чём там шла речь… Напомни, пожалуйста? – сконфуженно попросил Таррос.

– Он говорит, что из мужчин и женщин, которым присуща природная черта стражников, то есть вкус войны, будут выбираться лучшие. Их будут обучать гимнастике телесной и развивать умственно. Они будут жить обобщенно, и из их потомства будут отбираться только сильнейшие. Остальных забракуют, лишат жизни.

– А ты читала, каким образом они должны будут заниматься гимнастикой? – издевательски спросил Алессандро.

– Это отдельный вопрос. Платон кидается от одной безумной крайности к другой.

– Ты перебил её. – грубо сказал Таррос. – Продолжай. – он поменял тон.

– Так вот. Эти бедные «избранные» по его идее не должны были иметь дом, семью, детей. У них все будет общим. Общие жены… Общие мужья… В идеале – никто даже не будет знать, кто его отец. И сразу же он впадает в противоречие со своим больным замыслом – им будут запрещать родственное кровосмешение. А кто даст гарантию, что, когда тебе 55 лет, и пришла новая общая, извините за выражение «жена» 20 лет от роду – что она не твоя дочь, или даже более того, внучка? – ее красивое лицо было преисполнено брезгливого негодования.

– Ты права. – согласился Таррос. – Вопреки мнению почитателей Платона. А их – большинство.

– Вообще меня поражает одна вещь, – продолжила вошедшая в раж Эрис, – кто дал право некоторым законописцам, считающим себя умными людьми, избранными мыслителями, вершить судьбы народов? Не забываем, что эти небожители тоже ходят по нужде, спят и едят.

– Как говорится, никто не живёт воздухом. – Алессандро рассмеялся. Таррос же наоборот оставался крайне серьезным, внимательно слушая такую неожиданную Эрис.

– Никто не дал им такое право. – согласился командир.

– А насчет гимнастики: раздетые мужчины и женщины у Платона занимаются вместе и он писал, – она пронзительно и хмуро посмотрела на Алессандро. – что, цитирую: "тот, кто смеется над голым телом, не познал высшей духовности." Он сказал – пусть они наблюдают и смеются. Его что, подкупили морально низкие люди?

– Одним из них был Алессандро. – колко отметил Таррос.

– Да, я не против. Ничтожной расплатой за прекрасное ежедневное зрелище было бы клеймо глупца.

– Выйди уже, а? – презрительно попросил Таррос.

– Всё-всё. – он зажестикулировал руками.

– Я не пойму, командир, почему этот культ избранных аристократов так распространен? Они не дают нам развиваться, мы будем пахать на них. Я не обозленная, я ни к кому никогда не питаю зла. Я просто удивлена, что находящиеся на их содержании задумные мозги в лице главматки – сомнительных философов, я не про всех, конечно, находят последователей во все времена. Почему так? – Эрис пожала плечами.

– Меня тоже в свое время поразило что Платон ставил в пример людям собак и жеребцов. Коневодство сопряжал с размножением человека. – поделился мнением Таррос.

– Точно. Меня тоже. Отвратительно. – сказала Эрис.

– А я не задумывался – зубрил и отвечал. Вот точные науки – да, я упивался ими. Или колкие диферамбы – мое любимое! – снова рассмеялся улыбчивый Алессандро. Он эмоционально тряс головой, и слегка волнистые отросшие кудри били по его лбу и вискам.

– Я должна идти. Не будем уподобляться философам и жевать бесплодную жвачку, подобно коровам. У нас есть более важные занятия, нежели словесные прения. Можно? – спросила Эрис, указывая на дверь.

– Иди. – улыбнулся Таррос.

Она с достоинством встала и, не смотря на них, вышла своими уверенными шагами.

– Мне с ней легко. – сказал Таррос. – И очень интересно.

– Да, конечно, с такой… О её внешности я не скажу ничего – не найду достойных её описанию слов… – Алессандро провоцировал, и Таррос нервно задергался. – А сама – воспитанная, но с чрезвычайно острым языком. Вояка!.. И зрит в корень… Не церемонится – пряма, как здешний кипарис! Теперь я понимаю тебя, мой бедный-бедный друг. Ты – обречен… Это тебе не наряженая курица с бала, которой пару слов кинешь, а она уже на все готова. – мотал головой Алессандро, смотря на Тарроса с жалостью.