Между натурализмом и религией

Как бы то ни было, регулятивная функция ориентации на истину, опирающаяся на подстановку объективного мира, соотносит процессы фактического оправдания с целью, которая до известной степени мобилизует верховный суд разума. А именно: теоретические идеи разума в ходе детрансцендентализации как бы выступают из статического мира умопостигаемого и развертывают свою динамику в пределах, внутри жизненного мира. Мы имеем, говорит Кант, лишь «идею», но не «знание» умопостигаемого мира. После того как космологическая идея оказалась переведенной в подмену общего для всех объективного мира, ориентация на безусловные притязания на значимость все-таки высвобождает ресурсы мира, некогда бывшего умопостигаемым, для приобретения эмпирических знаний. Отказ от трансцендентально-логических фоновых допущений превращает идеи разума в идеализации, принимаемые субъектами, способными говорить и действовать. Возвышенное до потустороннего «царства» и застывшее «идеальное» разжижается в посюсторонние операции, переносится из трансцендентного состояния ради свершения «трансценденции внутри». Ибо в дискурсивном споре о правильной интерпретации того, что встречает нас в мире, контексты дрейфующих друг из друга жизненных миров необходимо преодолевать изнутри.

Субъекты, способные говорить и действовать, могут настраиваться на внутримировое, лишь исходя из горизонта своего соответствующего жизненного мира. Соотношений в мире (Weltbezùge), свободных от контекста, не существует вообще. Хайдеггер и Витгенштейн — каждый на свой лад — показали, что трансцендентальное предметное сознание у Канта подпитывается ложными абстракциями[30]. Контексты жизненных миров и языковые практики, в которых социализированные субъекты «всегда уже» находятся, открывают мир в перспективе смыслоучреждающих традиций и обычаев. Все, что встречает их в мире, члены локального языкового сообщества воспринимают в свете привычного «грамматического» предпонимания, а не как нейтральные предметы. Языковая опосредованность внутримировых соотношений объясняет обратную связь подменяемой в действии и языке объективности мира с интерсубъективностью взаимопонимания между участниками коммуникации. Тот факт, который я высказываю о некоем предмете, должен утверждаться по отношению к другим фактам, которые могут ему противоречить, а в известных случаях — должен быть оправдан. Особая потребность в интерпретации возникает из-за того, что даже при дескриптивном употреблении языка мы не можем отвлечься от его мирооткрывающего характера.

Эти проблемы перевода проливают некоторый свет на густоту контекстов жизненного мира, но они не дают основания для теоремы о несоизмеримости[31]. Участники коммуникации могут находить взаимопонимание, переступая границы расходящихся жизненных миров, так как с помощью взгляда на общий для них объективный мир они ориентируются притязать на истину, то есть на безусловную значимость своих высказываний. К этой ориентации на истину я еще вернусь.

(2) Космологическая идея единства мира разветвляется, с одной стороны, на прагматическую подмену объективного мира как совокупности предметов, а с другой — на ориентацию на действительность, понимаемую как совокупность фактов. На идеализацию другого рода мы наталкиваемся в межличностных отношениях между субъектами, способными говорить и действовать, которые друг друга «ловят на слове» и «требуют ответа». В кооперативном обхождении между собой они должны взаимно подчиняться (sich unterstellen) рациональности, во всяком случае до поры до времени. При особых обстоятельствах может оказаться, что это подчинение (Unterstellung) было неоправданным. Вопреки ожиданию может обнаружиться, что другой не в состоянии давать отчет о своих поступках и высказываниях и что мы также не видим, как он смог бы оправдать свое поведение. В контексте действия, ориентированного на взаимопонимание, такое разочарование выступает лишь на фоне подчинения рациональности, которую мы — поскольку мы вообще принимаем участие в коммуникативном действии — должны принимать. Это подчинение означает, что интенционально действующий субъект в состоянии при соответствующих обстоятельствах привести более или менее приемлемое основание, исходя из которого он (или она) вел себя или высказывался (или позволял себе реагировать) так, а не иначе. Непонятные и странные, причудливые и загадочные высказывания провоцируют расспросы, так как эти высказывания имплицитно противоречат подчинению, неизбежному в коммуникативном поведении, и поэтому сбивают с толку.