Между никогда и навечно (ЛП)

Из динамика раздается голос, и мы оба смотрим в сторону камер. Съемки возобновляются. Мне нужно поправить макияж.

Я оглядываю свой наряд. Вероятно, в перерыве мне стоило переодеться, но, к счастью, я выгляжу нормально. На мне обычные джинсы, белая майка и черный бомбер. В сцене я должна бегать по улицам Портофино в поисках моей похищенной сестры, так что одежде лучше выглядеть немного помятой.

— Сломай ногу, — ворчит Леви, и часть меня считает, что он желает это буквально.

Он поворачивается, чтобы уйти, но как раз перед тем, как исчезнуть за углом декорации, я позволяю себе задать вопрос, который не давал мне покоя еще с кофейни.

— Где она? Твоя «однажды». Твоя единственная. Где она? — звучит горько и больно.

Леви останавливается, но не оборачивается.

Я вижу, как напрягается каждый мускул на его спине под простой синей футболкой. На мгновение думаю, что получу ответ, но затем он заворачивает за угол, так и не сказав больше ни слова. Даже не оглянувшись.

Я чувствую себя таким же ничтожеством, как и в той обшарпанной съемной квартирке во Флориде. Только тогда это я велела ему уйти. На этот раз он сделал это сам.

После ухода Леви моей ладони касается мокрый нос, и я понимаю, что Зигги следовала за мной. Моя девочка была здесь все это время. Наверное, она почувствовала мое беспокойство. Или от меня пахло сэндвичем. В любом случае, я чертовски обожаю эту грубую, невоспитанную, очень милую дурашку.

— Пойдем, Зизи, — зову я, быстро почесав ей у основания хвоста, и мы возвращаемся на площадку.

Рыжий забирает Зигги, Тейтум и Пакс пятнадцать минут возятся с моим макияжем и «взъерошивают» мне волосы, Леви и Бриннли нигде нет.

Затем я с блеском справляюсь со сценой плача.

Рыдания, сопли и безутешный плач. Я даже боюсь смотреть это на большом экране. Я точно знаю, что это выглядит по-настоящему, потому что это было по-настоящему.

Леви вытаскивает наружу всякое дерьмо, с которым я больше не хочу иметь дело. Дерьмо, которое всегда приводило к гребаному запою в прошлом. Вот как все начиналось. Я чувствовала себя неполноценной и одинокой, и начинала всё заново проигрывать в голове. Начинала винить себя. И чтобы заглушить это, использовала разные способы.

Наркотики, чтобы меньше думать. Торрена, чтобы почувствовать себя желанной и особенной. Музыку, чтобы отключиться. Я жила под кайфом, писала музыку и муссировала хаотичную творческую сторону рок-звезды, потому что это была единственная осязаемая вещь, которая у меня была.

Я должна обрубить это чувство под корень, прежде чем оно полностью овладеет мной.

Будто я поверю на слово той, кто последние несколько лет не вылезала из лечебниц.

Боже, ну и засранец. Он прав, но он все равно засранец. Это вызывает во мне еще большую решимость держать себя в руках. Да, я лечилась в реабилитационном центре, но не вернусь туда обратно. Только не снова.

Я переодеваюсь, смываю грим, затем возвращаюсь в съемный дом и принимаю часовой душ. Делаю себе бокал безалкогольного напитка с черным чаем, который ненавижу, и беру его на крышу, чтобы выпить у небольшого костра. Я слушаю шум движущегося транспорта, шелест ветерка, стрекот цикад и кваканье лягушек.

Недолго думая, вывожу на экран почти заброшенный общий чат с группой и отправляю фото, открывающегося передо мной пейзажа. Удостоверяюсь, что мой бокал не попал в кадр. Это моктейль, но мне не хочется уточнять.

Мэйбл и Торрен реагируют мгновенно. Торрен лайкает фото, а Мэйбл пишет: «ужасный вид». Я жду несколько секунд сообщения от Джоны, но оно не приходит.

А потом, по наитию, открываю переписку только с Мэйбл.

Я: Не могла бы ты отправить мне мою Yamaha? Черную, которая стоит у меня дома в углу музыкальной комнаты.

Мэйбс: Конечно. А зачем?

С минуту я сижу, размышляя над вопросом, не солгать ли мне. Мэйбл знает обо всем. Вот почему мне было так больно, когда она начала меня ненавидеть. Я продолжаю портить самые важные отношения.

Решаю сказать правду.

Я: Леви здесь. Это долгая история, но я собираюсь научить его дочь играть.

Мэйбс: Ты в порядке?

Улыбка кривит мои губы. Она спросила даже и секунды не прошло. Она беспокоится за меня. Заботится.

Я: На данный момент. Я дам тебе знать, если это изменится.

Глава 24

ЛЕВИ

Шэрон кладет на стол толстый конверт, и я морщусь от знакомого почерка, нацарапанного на бумаге черным маркером.

Черт возьми, они все не уймутся. Мне даже не требуется открывать конверт, чтобы знать о содержимом, поэтому я беру его, иду к мусорной корзине в углу и бросаю туда.