Между ночью и днем

У меня была когда-то жена, которую я любил, и были другие женщины, с которыми я спал, но все они были чужие. Это рано или поздно обнаруживалось. С ними было тяжело, потому что приходилось много врать, чтобы наладить хоть какой-то бытовой контакт. Катя была вся моя, как рука или сердце, не прошло двух дней, как я это почувствовал. Ощущение того, что она принадлежит мне целиком, было жутковатым, к нему примешивалась изрядная доза мистики. Словно она знала какую-то про меня сокровенную тайну, которую и сам я когда-то знал, которой упивался, но однажды забыл и не мог больше вспомнить.

— Будешь зудеть, поссоримся, — сказал я. — Тебе это надо?

— Милый, не так просто поссориться со мной, — улыбнулась она.

Через час я высадил ее из машины в Текстильщиках, взяв с нее слово, что она носа не высунет из родительского дома без моего разрешения.

Сам поехал в мастерскую, оторвал ребят от дела и рассказал им все как на духу. Неприятные новости они восприняли довольно хладнокровно.

— Ну сволочи! — сказал Зураб. — Жить не дают и работать. Обложили, как волков.

Коля Петров заметил:

— Совсем будет худо, если отберут аванс.

Из мастерской отправился в министерство к Гаспаряну. Удачно просочился внутрь и молча положил перед ним золотой портсигар.

— Понимаю тебя, — сказал Гаспарян, непривычно задумчивый. — Но проблема уже снята. Больше вам не будут чинить препятствий. Спокойно продолжайте работать.

— Препятствия — ерунда. Жить охота.

— Ни к чему такой трагический тон, — Гаспарян усмехнулся снисходительно. — Обыкновенное недоразумение. Везде есть горячие головы. Но вопрос, повторяю, улажен. Я мог бы посвятить тебя кое в какие тонкости, но не уверен, что это необходимо. В двух словах так: у меня есть недоброжелатели, которые решили насолить вот таким необычным способом. Ну чисто по-детски. Дескать, нам не угодишь — не будет у тебя дачи. О, если бы ты знал, Каменков, какие затейливые интриги плетутся иной раз в этих кабинетах. Впрочем, я и сам удивлен, что они прибегли к пещерным методам.

— Кто — они?

Гаспарян постучал карандашиком по мраморной столешнице, и я понял, что зарвался. Острым взглядом он предупредил: сюда не лезь. Но заговорил мягко:

— Давай забудем об этом, хорошо? Подарок возьми, не обижай… Ладно, расскажи лучше, как продвигаются дела, — взглянул на ручные часы. — Еще есть шесть минут.

— Работа идет по плану, но в такой обстановке…

— Хочешь разорвать контракт?

Глаза его брызнули льдом. Любопытно было видеть, как из-под маски респектабельного чиновника неуловимо клацнули челюсти крупного хищника.

— Я хочу гарантий безопасности. Мне и моим людям.

— Каменков, миром правят деньги, а они у нас есть. Понимаешь, о чем я?

— Пожалуй.

— Когда можно посмотреть эскизы?

— Через три дня.

— Забери портсигар… Да, и вот что. Я договорюсь с органами, пришлют вам пару человечков для охраны. Ну, давай лапу, архитектор!

Из министерства я поехал в «Факел», к Огонькову. По дороге из автомата позвонил Кате. Она сама сняла трубку.

— Что поделываешь? — спросил я, мгновенно разомлев от ее чуткого голоса.

— Жду твоего звонка. Соскучилась — ужас!

— У меня хорошие новости. Начальник обещал, больше пока бить не будут.

— Здорово! Вечером увидимся, да?

— Вряд ли. Скорее всего заночую в мастерской.

— Ой, а завтра?

— Я позвоню попозже. Ты поспи.

— Я не хочу спать!..

С глупой улыбкой, самодовольный и энергичный, я вошел в кабинет шефа. У него сидели двое крутошеих молодых людей с добродушными физиономиями бенгальских тигров. В их роде занятий можно было не сомневаться. При моем появлении они синхронно сдвинулись ко мне, как две скалы.

Георгий Саввич велел им пожать мне руку.

— Самый ценный наш кадр, — объяснил тиграм. — Его трогать нельзя.

Тигры важно закивали, и он отпустил их властным мановением руки.

— Ну чего ты все бродишь? — ворчливо обратился ко мне, — Чего не работаешь?

Я рассказал ему о вчерашнем досадном происшествии и о том, как побывал у Гаспаряна.

— Ну и что? Что — Гаспарян?

— По-моему, он где-то в облаках витает. Как и вы, Георгий Саввич.

— Напротив, он в полном порядке. Я тоже с ним пообщался. Похоже, тревога ложная.

— Нельзя ли поподробнее?

Прежде чем ответить, Огоньков кликнул свою новую секретаршу, бабу Зою, и велел подать кофе и бутерброды. Зоя презрительно фыркнула. Эту сорокалетнюю бесприданницу шеф переманил из Госкомимущества, где она, по слухам, ублажала чуть ли не самого Чубайса, и очень этим гордился, хотя в душе, видно, понимал, что допустил какую-то промашку. От женщины в Зое сохранилось только то, что она носила юбку, все остальное было от Госкомимущества. Я бы никогда не рискнул остаться с ней наедине в темной комнате. Уверен, что вышел бы без трусов. И никто из нормальных опасливых людей не рискнул бы, кроме Георгия Саввича. Чтобы как-то замазать свой промах, он уверял, что у нее есть много достоинств, например, она не курит и не пьет водку. Но и это было вранье. От бабы Зои за версту разило анашой, и в графине у нее вместо воды была налита перцовая настойка.