Между ночью и днем

— В машину! — рявкнул над ухом Гречанинов. Он уже давил акселератор, пока я заваливался на переднее сиденье рядом с ним. Катю он, дотянувшись через сиденье, рывком, молча сбросил на дно машины. Вырвались из гаража на крутом форсаже, при этом левую руку с автоматом Григорий Донатович просунул в окно и осыпал двор огненными китайскими веерами. Какой-то отчаянный удалец кинулся прямо на капот и от соприкосновения с чудовищной массой «форда» поднялся в воздух, подобно Икару, и спланировал до крыльца. Хряснуло и вдребезги разлетелось переднее стекло. Что-то громыхнуло по крыше, словно сверху обвалилась гора. «Форд» крутился по просторному двору, как на полигоне, под сверкание многочисленных вспышек, одна из которых, влетевшая под задние колеса, подбросила нас над землей, точно пушинку. Чтобы усилить эффект безумия, откуда-то из недр дома вымахнула свора разъяренных доберманов и с заунывным лаем взялась преследовать вертящийся «форд», как во времена оны загоняла до смерти буйвола-подранка.

Я не понимал, чего добивается Гречанинов своей гоночной эквилибристикой, а он просто приглядывался к дальним воротам и, наконец, пригляделся, ломанул туда напрямую. Ворота, с бетонными стойками, массивные и на вид несокрушимые, приближались с неумолимостью заключительного кадра. Из сторожевой будки выскочили двое стрелков, посылая нам навстречу каленые стрелы, но это уже была мелочевка.

— Держись! — рявкнул Гречанинов. Тараном на скорости за шестьдесят «форд» врезался в тугую древесину пополам со сталью, и не дай мне Бог когда-нибудь еще услышать подобный хряск, вколотивший свинцовые пробки в уши. На себе мы протащили ворота несколько метров, и мотор чавкнул и заглох. Тишина, окружившая нас, напоминала глубинное погружение. Сквозь заднее, почему-то не разбитое стекло, точно в хорошую оптику, я видел бегущих к нам людей, разевающих рты в беззвучном крике. Впереди, роняя пену, мчались доберманы.

У нас еще была, наверное, минута попрощаться, и я сказал Кате:

— Катенька, тебя там не зацепило?

Гречанинов, бормоча сквозь зубы какие-то особенные ругательства, мне непонятные, раз за разом выжимал стартер, и вдруг машина, кашлянув, мечтательно загудела…

Мы неслись по черной лесной просеке с одной уцелевшей фарой, и через какое-то время, мелькнувшее, как поцелуй, перебрались с грунтовки на асфальт. «Форд» изредка обиженно кряхтел, но держал скорость мощно и ровно.

— Надежная машина, — сказал Гречанинов, — японские все-таки пожиже, не для наших дорог.

Я помог Кате поудобнее устроиться на заднем сиденье. Слишком долго она молчала, это меня беспокоило.

— Катя, что у тебя болит?

— Ничего.

— Испугалась?

Не ответила. Глаза чудно мерцают, как у кошки. Кокон-путешественница. Гречанинов благодушно пробурчал:

— Завтра отправлю вас из Москвы. В безопасное место. Слышишь, Катюша?

— Слышу, — отозвалась приветливым голосом умирающей.

— Может, тебе чего-нибудь хочется? — спросил я наугад.

— Можно я немного посплю?

ГЛАВА 4

Попали туда, куда Макар телят не гонял, — в Липецкую область, в пансионат с названием «Жемчужина». Пансионат — двухэтажное продолговатое здание со всякими пристройками — располагался в первобытном лесу, вдали от населенных мест, и принадлежал какому-то шахтерскому ведомству. У нас было две путевки (забота Гречанинова), как на мужа и жену, и администратор, который нас принимал и оформлял документы, не обратил никакого внимания на то, что фамилии у нас разные и в паспортах нет штампа о регистрации брака. То ли был предупрежден, то ли теперь настали такие времена, когда подобные пустяки мало кого озадачивают.

Комната нам досталась светлая, большая, на втором этаже, с верандой, на которой стоял плетеный столик и два плетеных креслица. Еще в номере была ванная, туалет и огромный, встроенный в стену платяной шкаф, в котором можно было при желании жить.

Настроение у меня было жуткое.