Между Огней

Лин же расслабленно растянулся на тонкой подстилке, беззлобно подшучивая над Троем, который продолжал ворчать в своем углу. Юли присела рядом с Лином, но так и не нашлась, что сказать. Ей было страшно оставаться здесь без него, так далеко от дома, в компании Алисы, которая с каждым днем становилась все мрачнее. Жрица делала вид, что просто не замечает девочку и отводила глаза каждый раз, когда Юли обращалась к ней или просто проходила рядом.

Теперь Алиса сидела, как всегда, на входе в пещеру и рассеянно потирала пальцами виски. Юли чувствовала, как пульсирует боль в ее голове. Но боль эта была не подвластна лекарству. Потому девочка не решилась предложить Алисе свою помощь и осталась сидеть возле дремлющего Лина, слушая, как бурчит себе под нос Трой.

– Пора, – выдохнул Освальд, поднимаясь на ноги.

Лин тут же вскочил, сбрасывая с себя сон.

– Мы вернемся к утру, – шепнул он Юли и ободряюще улыбнулся.

Девочка подалась ему навстречу, но тот лишь потрепал ее по волосам и отвернулся.

– Ждите нас на заре, – добавил Освальд.

Он закрепил ремни рюкзака на груди, огляделся и молча шагнул в пустоту; через мгновение его крылатая фигура уже направилась к скалам. Лин замешкался, подтягивая лямки. Алиса продолжала сидеть к нему спиной.

– Эй, мы вернемся так быстро, что ты даже не заметишь нашего отсутствия, – сказал он, наклоняясь над девушкой.

– Да. Все так. Береги себя, – проговорила она, вздрагивая, словно только что очнулась от дремоты.

Лин настороженно посмотрел на нее:

– Ты в порядке?

– Возвращайтесь скорее, – только и ответила Алиса.

Когда оба разведчика скрылись в сгустившейся темноте, Сэм развел огонь. И оставшиеся в пещере Вестники принялись напряженно ждать возвращения товарищей. Отвлечься от тяжелых дум им помогала старая сказка.

– Когда ноги шамана коснулись ровного, крепкого покрова спящего озера, кошка с диким рычанием бросилась бежать, – продолжала свой рассказ девочка. – Ее острые коготки оставляли на льду царапины, стылый воздух леденил тощую грудь, но кошка бежала, как бежит все живое от смерти – что есть сил. А шаман этого не заметил, он медленно опустился на колени, всматриваясь в зеркальную гладь. Ни одной снежинки не было видно на ней, изморозь не скрывала ее чистоты, и только хмурое небо отражалось в самой глубине. Шаман склонялся все ниже, вглядываясь в собственный образ, его растрепанные волосы свисли надо льдом, руки не чувствовали холода, он гладил и ласкал ровную корку, словно бы слыша шепот, доносящийся из-под нее. «Ближе, ближе, мальчик, – говорил кто-то. – Загляни в свои глаза, узри в них саму истину»…

Юли облизнула пересохшие губы, сказка становилась мрачной, даже в надежных стенах лазарета слушать ее было страшно, а уж посреди ночи в пустыне и подавно. Но Освальд отправился на разведку, и некому было сегодня прервать ее рассказ.

– Шаман послушно наклонился так низко, как только мог. В этот миг солнце выглянуло из-за тяжелых, полных снега туч и наполнило отражение шамана во льду новой силой. Парень не мог сопротивляться и поглядел в свои глаза, испуганно смотрящие на него из-подо льда. Все звуки исчезли, неожиданный порыв ветра швырнул горсть снега в глаза парню, и это совсем сбило его с толку. Он хотел отпрянуть, заслонить лицо рукавом, а вместо этого упал ничком, прижимаясь ко льду, что подернулся вдруг мелкой рябью…

Сильви с шумом отодвинула рюкзак и посмотрела на Юли.

– Ну и сказки у тебя, милая, – вздохнула она. – Все из рук валится.

– Так это же… не моя сказка. Бабушкина.

– Да знаю, только дома она не казалась такой жуткой.

– Я могу не рассказывать, – растерянно проговорила Юли.

– Нет уж, ты заканчивай, пожалуйста, – поспешно сказал Трой, – а то такая скука здесь, что лучше сдохнуть…

– Перестань ты, наконец! – не на шутку рассердилась Гвен. – Сколько тебя еще просить? Накликаешь на нас беду своим нытьем… Будет тебе развлечение!

Трой что-то проворчал, но спорить не решился, он всегда четко понимал, когда с сестрой лучше соглашаться.

– Значит… лед подернулся мелкой рябью, – повторила Юли. – Но шаман этого не видел, зато он увидел свою старую комнату. Серые стены облупились, их давно нужно было покрыть новым слоем глины и хорошенько просушить. На ржавых крюках висел его скудный улов. А сам он, сгорбившись, сидел у закопченного очага, и весь его вид выражал безмерную скуку. В дверь осторожно постучали, он нехотя встал и впустил на порог жителей города, Старейшина шел впереди остальных и нес в руках рыбью косточку. Шаман помнил, как решил тогда отказаться от их предложения, точно зная, что нет в нем той силы, что должен чуять в себе наделенный ею. Но серые стены, ржавые крюки и скудный улов набили у него оскомину, потому он с легкостью позволил уговорить себя, успокаивая совесть жалкими отговорками. Голос, старательно шепчущий ему на ухо, произнес: «Вот твоя главная ошибка, мальчик. Вот когда ты согрешил, и за это ты должен сейчас умереть»…