Между плахой и секирой

– Спасибо тебе, – вдруг сказала Лилечка.

– За что? – Лева остановился, словно к месту прирос.

– Ведь ты же спас меня!

– Разве? – в голосе Левы звучало опасливое удивление.

– А то нет! Ты же мне свой воздух отдал.

– Я сам испугался тогда, – честно признался Лева. – Если бы ты захлебнулась, я бы тоже спасаться не стал. Не знаю даже, как это получилось… Я не нарочно… Я только поцеловать тебя хотел… На прощание… Воздух перетек сам собой. По принципу сообщающихся сосудов. – Он опустил глаза.

– Ты бы хоть раз соврал, – вздохнула Лилечка. – А впрочем, какая разница… Главное, что мы живы. Но я как порядочная девушка просто обязана вернуть тебе поцелуй.

– Прощальный?

– Ну почему же! Пусть он будет… как бы это лучше сказать… обещающим, что ли…

– Залогом будущих встреч? – просиял Лева.

– Вот-вот! Господи, откуда ты только слова такие знаешь.

– Тогда я согласен… Давай, возвращай! – Лева быстро снял очки и пригладил растрепавшиеся после купания волосы.

– Что значит – давай? – возмутилась Лилечка. – Так с девушками не разговаривают. Ну-ка вспомни что-нибудь соответствующее моменту.

– Сейчас… э-э-э… – Лева опять нацепил очки, в которых ему всегда лучше думалось. -

Даруй поцелуй мне, принцесса.

И пусть я от счастья умру,

волшебное это мгновение

жизнь скрасит в загробном миру…

– Все-все-все! Молодец! – Лилечка захлопала в ладоши. – Только про загробный мир больше не надо… Ты это сам придумал?

– Нет. Стихи принадлежат одному малоизвестному кастильскому менестрелю. Но перевод мой.

– Ах, жалко, я ничего такого наизусть не знаю, – опечалилась Лилечка.

– Тебе это и не нужно… Воспевать страстную любовь – дело мужчин. А женское дело – страстно любить.

– Ага! Хочешь сказать, что курицам не положено кукарекать? – возразила скорая на обиду Лилечка.

– Ты, кажется, забыла, о чем у нас шел разговор, – набравшись смелости, напомнил Лева.

– А ведь верно. – Лилечка озадаченно умолкла. – Ты сам все время меня сбиваешь. Так нельзя.

– Больше не буду. – Лева нервно откашлялся и, чуть приоткрыв рот, наклонился к Лилечке.

– А ты хоть раз целовался, певец страстной любви? – хихикнула Лилечка.

– Целовался, – кивнул Лева.

– С кем это, интересно? – Лилечка подбоченилась. – А ну, отвечай!

– С тобой. На дне реки. Ты разве забыла?

– Это меняет дело, – обреченно вздохнула она. – Ладно уж… Только губы-то не поджимай, не укушу.

После первого поцелуя Лева почувствовал себя так, словно его укачало на карусели. Чтобы не упасть, он вцепился в Лилечку, и они вместе сели под куст, на котором наподобие флага победы полоскалось ее платье, кстати, уже почти сухое.

– Ну что, понравилось? – спросила Лилечка шепотом, словно боялась, что их могут подслушать. – Еще?

– Еще! – простонал Лева, чувствуя, как его покидает не только обычная рассудительность, но и разум вообще.

– Ах какой ты хитрый… Но что уж тут поделаешь, раз начали… Только не надо меня руками лапать.

С запоздалым стыдом Лева убедился, что его руки находятся совсем не там, где полагается быть рукам воспитанного человека – правая на чашечке Лилечкиного лифчика, левая на ее округлом и гладком бедре.

Он попробовал было целоваться без рук, но не выходило. Прежней близости не хватало, что ли. Пришлось обхватить девушку за плечи. Впрочем, она сама, целуясь, обняла Леву за шею и даже запустила пальцы в его шевелюру.

Невинная забава, начатая нашей парочкой под кустом, похоже, затягивалась, и Лилечка устроилась поудобнее, да так, что куда бы Лева теперь не тыкался губами, попадал только в ее лицо или шею.

На лифчике что-то само собой отлетело (Лева себе такую вольность никогда бы не позволил), и бретельки сползли с плеч девушки. Она попыталась было что-то возразить, но сумела выдавить только нечленораздельное мычание – в этот момент ее язык находился в Левкином рту.

Пространство для ласк сразу увеличилось – даже неискушенный в любовных утехах Лева догадался, как можно с приятностью использовать два эти сокровища, буквально свалившиеся ему в руки. Но прежде, чем припасть ртом к ее соскам – таким же алым, как и губы, – Лева, не лишенный дара эстетического восприятия, успел отметить, что за долгие годы эволюции природа не сумела создать ничего более гармоничного по форме, чем молодые женские груди.

– Не надо, не надо… – шептала Лилечка, лобзая Леву в макушку, а сама все плотнее прижималась к нему и даже груди свои для его удобства поддерживала снизу ладонями.

Старательно делая все то, к чему его побуждало неосознанное телесное желание и ненавязчивый Лилечкин напор. Лева каким-то никогда не дремлющим уголком сознания понимал, что это не все, что игра зашла слишком далеко, чтобы окончиться безрезультатно, и что ему еще предстоит нечто такое, что может принести и несказанное наслаждение, и несмываемый позор. Все говорило за то, что Лилечка не такая уж простофиля в любовных делах, как это могло показаться вначале, и одними ласками ее до экстаза не доведешь. Пора было переходить к решительным действиям, но страх опростоволоситься перед любимой (что для него являлось уже неоспоримым фактом) одолевал плотскую страсть.