Между плахой и секирой

Он начал тихонечко, по стеночке обходить ее, чтобы напасть сзади. До цели оставалось уже несколько шагов, но барышня внезапно вскочила и исчезла в соседней комнате (все ее движения были на диво резки и стремительны). Оттуда она вернулась с тарелкой, на которой красовались два чайных стакана, несколько желтых куриных яиц и шматок сала.

– Хлеба нет, – сказала она деловито. – Пекарня не работает.

– Ничего, – кивнул Песик. – Можно и без хлеба. Быстро наполнив стаканы, она сказала:

– Пей и выматывайся отсюда. У меня дел по горло. «Почему бы и не выпить, – подумал Песик. – Выпью. А потом твоей кровушкой закушу».

Он потянулся за стаканом, но барышня проворно перехватила его руку.

– Интере-е-е-есно, – она рассматривала наколотые на его пальцах перстни. – Разве в вашу контору судимых берут?

– Да это так, ошибка молодости… – Песик попытался вырвать руку, но ушлая барышня сжимала ее, как клещами.

– Ошибка, говоришь? – она заглянула Песику в глаза. – Да ты, наверное, такой же прапорщик, как я девственница. Особенно стрижечка твоя мне нравится… Погоди, погоди… Видела я где-то уже твою рожу. Не тебя ли года три назад за удушенную девку судили? Может, ты и ко мне за этим самым пришел?

Одной рукой продолжая удерживать Песика, она другой нашарила початую бутылку водки. Пытаясь опередить ее, Песик потянулся к стакану, который при умелом использовании был гораздо опаснее ножа, но запоздал на мгновение. Бутылка с треском раскололась о его голову. Глаза залила водка, а потом кровь.

Сознание он если и потерял, то всего на секунду, хотя со стула свалился. Барышня тем временем лихо опрокинула свой стакан и принялась чистить яйцо.

В квартиру с шумом ввалились два мрачных мужика. Они волокли сорокалитровый бидон подсолнечного масла, а сверх того – два круга сыра.

– Нет там больше ничего, – буркнул один, косясь на Песика.

Другой, не произнеся ни слова, приставил к виску распростертого на полу гостя ружейный обрез. Хозяйка квартиры заговорила, в промежутках между фразами не забывая откусывать от яйца:

– Лично я ни против воров, ни даже против убийц ничего не имею. Если бы ты кого по делу пришил, я бы и не почесалась. А вот бессмысленные убийства не одобряю. Зачем ты без всякой нужды баб переводил? Я, кажется, тебя спрашиваю!

– Тебе не понять, – процедил сквозь зубы Песик.

– Мне тебя не понять, тебе меня… – вздохнула барышня. – Ну вот скажи тогда, зачем это мне нужно – за всех талашевских баб заступаться? Не понимаешь? То-то и оно… Приговор мой будет такой… Жить ты будешь, но к женскому полу уже больше не подступишься. Снимайте с него штаны.

Девушка встала и жестом фокусника выхватила откуда-то опасную бритву, холодно поблескивающую даже в отсутствии источника света. Может, впервые в жизни Песику стало по-настоящему страшно. Перспектива остаться скопцом была куда ужасней неволи и даже самой смерти. Он завыл и бешено забился, но крепкая рука уже сжимала его мошонку.

– Не надо! – захлебываясь слюной, завыл Песик. – Прошу! Лучше убейте!

– Не надо, говоришь? – девушка продолжала тянуть на себя детородный орган Песика. – Меня Ритой, кстати, зовут. Но для своих я – Королева Марго. Понятно? Будешь теперь на меня работать. Приговор пока считаем условным. Если подведешь, я тебя лично охолощу. За мной не заржавеет. У кого хочешь спроси. Согласен ты на такие условия?

– За свои яйца я и не на такое соглашусь, – искренне признался Песик, но про себя подумал: «Ничего, сучка, я тебе это унижение не забуду!»

– Ну вот и договорились. Одевай штаны, – она спрятала бритву и принялась протирать водкой руки.

Разные времена рождают своих героинь. Особенно времена лихие. Столетняя война породила пламенную Орлеанскую Деву. Братоубийственная российская распря – кровавую Соньку Золотую Ручку и мало в чем ей уступающую Лариску Рейснер. Катастрофа, названная Великим Затмением, явила миру Королеву Марго, одно упоминание о которой заставляло трепетать Талашевск.

В банде состояло человек десять-двенадцать, но на дело обычно ходили вчетвером: Королева Марго, два мрачных мордоворота, приходившиеся ей дядьками, и Песик.

Когда в магазинах и на складах брать стало нечего, перешли к квартирным налетам. Объекты Королева Марго находила сама, обходя дома под видом сестры милосердия общества Красного Креста. Ей – хрупкой и миловидной, с глазами-фиалками и губками бантиком – открывали почти всегда, а потом еще и чаем хотели угостить. Неосторожных хозяев не смущали ни блатные повадки самозванной медички, ни прокуренный голос, ни подбородок, похожий на крепкий мужской кулак.

Банда, к тому времени уже разжившаяся автоматическим оружием, дожидалась ее сигнала в подъезде. Если в квартире находились только старики да дети, Королева Марго управлялась и одна, а если сопротивление обещало быть серьезным, звала на подмогу сообщников.