Между прочим…

Скорбь Художника была глубокой, буквально бездонной.

Однако жизнь берет свое. Через какое-то время он женился на молодой женщине выше его на голову. Они смотрелись, как Натали Гончарова рядом с Пушкиным.

Молодая родила сыночка. Аня Масс дала такое определение: гений чистой красоты. Я могу добавить, что ребенок умный и развитый, я прозвала его Профессóре. Художник получил своего первенца в шестьдесят лет. Лучше поздно, чем никогда. Я его искренне поздравила.

В результате у Художника: молодая жена – фотомодель, сыночек – гений чистой красоты, собственный дом в престижном поселке. Что еще желать?

Однажды я спросила у Ани:

– Как ты думаешь, Мила бы обиделась?

– Нет. Это Мила ему все организовала оттуда. Она его любила.

В этом все ответы на все вопросы. Она его любила, а он любил ее. Я думаю, эта любовь никуда не делась. Художник и Милочка продолжают быть связаны друг с другом, несмотря на перемену участи.

Считается, что нельзя любить двоих. Можно, только по-разному.

После того как Милочка сбежала к Художнику, Андрей женился довольно быстро. Снова на красавице. Вот тебе и Андрей. Казалось бы, интеллектуал. Ничего не видит, кроме формул. А оказывается, все видит, особенно женскую красоту. Разбирается.

Новая жена – ее зовут Анна – родила Андрею мальчика и девочку. Клан Антокольских активно разрастался.

Леон Тоом со временем утомился от семейной жизни, от толстой Кипсы, стал шарить глазами по сторонам. Кипса решила укрепить семью и родила дочку Катю. Рождение второго ребенка ничего не изменило. Леон брызнул из семьи, как таракан из-под ладони. Леон захотел разнообразий, но для него все кончилось плохо. Он погиб. Выпал из окна, может, выпрыгнул. Кипса считает: выпал. Ей так легче думать.

Катя по традиции семьи рано вышла замуж и родила троих сыновей. Общее количество жильцов – двенадцать человек. Дом трещал. Дом стал похож на огурец, набитый семечками.

А как же Павел Григорьевич, Павлик, Павличек? А никак. После смерти Зои дом пал. Прежде это было организованное пространство, почти музей, где царили художественный вкус и достаток. Сейчас – захламленное общежитие, общага, пчелиные соты, где занята каждая ячейка. На павловских стульях висели мокрые колготки, по ценным гравюрам ползали рыжие тараканы, резной дубовый стол задвинут в угол, на нем остатки еды, немытая посуда.

На Павла Григорьевича никто не обращает внимания. Он никому не нужен и не интересен. Кипса откровенно говорит Ане Масс:

– Я тебе честно скажу, Аня. Я от него устала. Капризничает в еде. Дети его раздражают. Я еще понимаю, когда закладываешь силы в молодое поколение. Это правильно. В этом есть смысл. Но тратить силы на старика – это все равно что стараться сохранить прошлогодний снег…

Предательство отца и предательство мужа сделали Кипсу жестокой.

Павел Григорьевич медленно сникал. У него было чувство, как у ребенка, который из любящей семьи попадает в детский дом, где он никому не нужен.

Анна Масс вспоминает: «Было больно смотреть, как он, шаркая, опираясь на трость, путаясь в полах халата, волочится на кухню ужинать. Вместе с ним за стол садилась его первая жена. Старые Наташа и Павлик встречались за кухонным столом, ели кашу, пили чай из засаленных кружек, потом молча расходились».

Судьба сделала кольцо. Кольцо на новом витке по спирали.

Старому Павлику стало трудно подниматься на второй этаж. Кипса выделила ему маленькую комнатку на первом этаже. Туда помещалась узкая кровать, покрытая тонким полосатым одеялом. Стол. Табуретка. Все. Как в тюремной камере.

«Весь усохший, в огромном для него махровом халате, он сидел, отвернувшись ото всех, спиной к двери. Курил трубку не переставая, как будто хотел дымовой завесой отгородиться от домашнего хаоса. Тем, кто заглядывал в комнату, казалось, что он что-то пишет. Но он просто сидел, уставившись в окно пустыми глазами с огромными черными подглазьями». (Из воспоминаний Анны Масс.)

Однажды Кипса сказала Ане:

– Я хочу сделать Кате с Мишей отдельное помещение. Поставить капитальную стену, вот тут.

Она показала часть прихожей и комнату Павла Григорьевича.

– А папу куда? – спросила Аня.

– Ну… когда-то это должно кончиться…

– Что «это»? – не поняла Аня. Потом поняла.

Да. Когда-то «это» кончается. Павел Григорьевич умер в 1978 году, через десять лет после Зои, в возрасте восьмидесяти двух лет. Его похоронили рядом с Зоей на Востряковском кладбище.

Кипса поставила капитальную стену там, где хотела, но она пережила отца всего на два года. Ее убил диабет.

Наталья Николаевна осталась одна. Она пережила своих детей – Кипсу и Володю, бывшего мужа, поэта Павла Антокольского. Остались двое внуков и шестеро правнуков. Но внуки и правнуки – это через поколение. Им старики неинтересны. Это жестоко, но правильно, иначе бы не было прогресса. Никого не интересует прошлое, никто не живет с вывернутой шеей.