Между сердцем и мечтой

И вот тут мне было, о чем рассказать. Наши отношения с Его Величеством… они вроде бы и оставались прежними, но перемены были столь огромны, что я уже даже не могла дать им точного названия. Я оставалась служащей, гостьей, другом и… семьей. Да, наверное, так. Он сосредоточил всё свое внимание на мне. И не просто оказывал какие-то знаки, теперь это было нечто большее.

К примеру, вчера ближе к вечеру государь ворвался в мой кабинет, смел на пол аккуратные стопки с письмами, с которыми я работала последний час, уселся на их место и заявил:

— Я — король, не сметь меня отчитывать.

— Но… — попыталась я все-таки возмутиться.

— Держите, — монарх сунул мне в руки какой-то конверт и велел: — Читайте.

Читать я начала не сразу. Сначала я в ошеломлении смотрела на Его Величество, приоткрыв рот, наконец, закрыла его и, передернув плечами, опустила взгляд на конверт. Он был от барона Хендиса. Сломав печать, я пробежалась глазами по строчкам. Это было… в общем, читайте сами:

«Ваша милость, на сегодня ваша служба закончена. Я отпускаю вас в сопровождение Его королевского Величества. Того требует государственная необходимость.

P.S. Умоляю, Шанриз, уведите его! Уведите подальше от меня и моей работы. После того, что он устроил в моем кабинете, я только собирать документы буду до самого утра. У меня не осталось ни сил, ни нервов. Заберите, да простят меня Боги, распоясавшегося хулигана и сделайте с ним всё, что пожелаете, но я не должен лицезреть его до тех пор, пока не закончу. Иначе мое душевное здоровье будет подорвано окончательно.

С мольбой и негодованием, барон Хендис».

— Ну? — вопросил «распоясавшийся хулиган» с деловитой физиономией.

Глядя ему в глаза, я сложила послание, пока государь не сунул в него нос, спрятала в карман, а затем, так и не ответив, присела на корточки и начала собирать то, что монарх успел разбросать. Судя по всему, в кабинете своего секретаря он устроил нечто подобное, только в больших масштабах. Любопытно — почему? Если только его милость не пожелал меня отпустить, зная, сколько еще работы мне осталось…

— Ваша милость, — сухо позвал меня король.

— Если желаете ускорить дело, Ваше Величество, — отозвалась я, — то исправляйте то, что сотворили. Я не могу уйти и оставить в своем кабинете беспорядок.

Монарх слез со стола и присел рядом со мной.

— Вы меня раздражаете, — объявил он.

— Вы меня тоже, — ответила я.

— Могу и разгневаться, — доверительно сообщил Его Величество.

— Сделайте милость, — я пожала плечами.

— Скажите еще что-нибудь гадкое, и непременно разгневаюсь, — заверил меня государь.

Подняв на него взгляд, я произнесла:

— Только не забывайте, Ваше Величество, что это было вашим пожеланием, мне лишь остается покориться.

— Вы удивительно послушны, когда дело касается гадостей. Но как речь заходит о том, чтобы сделать своему королю приятное, вашу покорность будто уносит ветром.

— Значит, так угодно моему небесному покровителю, — ответила я и благочестиво возвела очи к потолку.

— Бесить мое величество? — уточнил монарх.

— Не богохульствуйте, государь, — укорила я его. — Боги бесить не могут, а вот вы их своими словами прогневаете в два счета.

К этому моменту письма были собраны и уложены обратно на стол. Я уже намеревалась взяться за них и хоть немного упорядочить хаос, но меня выдернули со стула, словно морковку из грядки и выдворили из кабинета. А вскоре, переодевшись, я уже вышагивала под руку с государем. И, думаете, ради чего монарх устроил беспорядок в двух кабинетах и довел своего секретаря до нервного срыва? О-о, вы ни за что не догадаетесь! Мы отправились в предместье кататься с большой насыпной горки. Вот так-то.

И это не все вольности и дурачества, которые теперь позволял себе со мной Его Величество. После оглашения помолвки принцессы и герцога Ришема, мои вечера оказались подчинены королевской воле. Мы играли в спил, вели беседы, слушали музыку, смотрели театральные постановки — и всё в его покоях, куда были приглашены мои добрые знакомцы и приближенные короля. Скажу сразу, я не заскучала ни разу, утомляло лишь то, что отныне я не принадлежала себе вовсе. Завтраки, обеды, ужины — все они были отданы монарху. Всё мое свободное время, и, как видите, занятое службой тоже.

И вел себя Его Величество весьма вольно. Если мы сидели в обществе его приближенных, королю ничего не стоило вытянуться на диване, уместив голову на моих коленях, и в таком положении рассуждать о событиях в соседнем государстве. Поначалу меня это обескураживало и заставляло сильно смущаться, однако невозмутимый вид всех присутствующих и естественность, с какой государь творил свои непотребства, постепенно научили не обращать внимания. Я не прикасалась к нему, даже если вдруг хотелось поправить прядь волос, упавшую на глаз, но и дергаться перестала.

Между нами было всё, если позволено так сказать, кроме объятий, поцелуев и того, чего желал король, но в чем упорно отказывала я. Ночи мы проводили каждый в своей постели, и кроме поцелуя руки, иного себе Его Величество не позволял.