Между сердцем и мечтой

Трагедии государь не переносил на дух, комедии у него были любимые, и их можно было пересчитать по пальцам. От оперы у него болели уши, на балете, если постановка была долгой, Его Величество мог и заснуть, а это, как вы сами понимаете, выглядело не слишком вежливо. Даже талантливо поставленный спектакль мог после такого конфуза провалиться и быть назван бездарной пародией на искусство. Да что далеко ходить, тот спектакль, на котором он появился с графиней Хорнет и ушел в антракте, не найдя меня среди зрителей, был назван худшей из постановок. На кого еще равняться камератцам, как не на своего короля? И пусть сам монарх, прочитав отзывы критиков, недоуменно пожимал плечами и вопрошал:

— Что за несусветная чушь? — но дело уже было сделано, и спящий король становился символом провала постановки.

В театре его появления ждали и боялись до дрожи. Наверное, артисты и режиссер даже расслаблялись, когда королевская ложа оказывалась пуста, хоть и надеялись, что государь почтит их своим вниманием. А сегодня он прибыл не только немного раньше начала, но еще и не стал прятаться от своих подданных, а прошел в залу, где благородная публика ожидала, когда их пригласят занять свои места.

И вновь это было моим настоянием, причин тому было несколько. Одной из них являлся Фьер Гард, который, узнав, что я принудила короля ехать в театр, обещался тоже там быть, а следовательно, мы имели возможность увидеться. А еще была надежда встретить своих родителей и сестрицу. Или только Амбер, которую пригласил на спектакль ее жених, и о чем она мне написала, в ответ на мое послание.

Чтобы не вызвать неудовольствия после, я от Его Величества таиться не стала и рассказала, кого надеюсь встретить перед представлением. Не сказать, что он пришел в восторг, но, посверкав для порядка очами, всё же милостиво согласился. Эту игру я уже прекрасно знала и давала ему то, что он хочет. Монарх вредничал, ворчал, гневался, а после шел на уступку, и я с чуть преувеличенной радостью кидалась ему на шею, благодаря за оказанную милость.

Во мне вообще, как оказалось, дремлет весьма коварная особа, у которой был целый арсенал уловок. И пока король приручал меня, я проделывала с ним то же самое, наконец, согласившись с дядюшкой, что гибкость не менее важна, чем прямота и упрямство. К примеру, мое несогласие с его сопровождением, о коем государь объявил моим родителям. Несмотря на собственное возмущение, я решила не идти на штурм, понимая, насколько это разозлит монарха. Ссориться мы, конечно, умели, как и мириться, но я решила в этот раз пойти иным путем, и вот тут-то мои новые изыскание и сыграли мне на руку.

Как я уже говорила, поначалу он взялся за роль моего просветителя, однако вскоре ощутил утомление от этой роли. И произошло это не случайно. Разумеется, мне приходилось использовать любую удобную минуту для обсуждения изученного материала, потому что свободного времени мне не оставили, но не только по этой причине я так рьяно терзала короля вопросами. Насколько удушающей была его опека, настолько же выматывающей стала моя любознательность.

Теперь, когда мы ехали в санях за пределы города, или шли по Малому парку, любуясь скульптурами из снега, я любой разговор сводила к нужным мне вопросам. Государь скрежетал зубами, ворчал, прыскал ядом, но отвечал — и это вместо романтических шалостей, касаний, приводивших меня когда-то в смятение и поцелуев. Он честно пытался всё это получить, но у меня всегда было наготове, что сказать. Так я и защищалась от королевской страсти и подводила его к нужному мне решению.

Нет, конечно же, не желая спугнуть милость монарха, я не давила на него каждую минуту, и говорили мы не только о моих изысканиях, но и на другие темы, однако интересующие меня вопросы были одной из главных тем. К тому же я, как упоминалось раньше, не отказывала ему в том виде благодарности, который обезоруживал венценосного злюку. Могла кинуться на шею, или, взяв за руку, заглянуть в глаза и проникновенно произнести:

— Прошу… Ив, — после чего скромно опускала взор, и монарх сдавался.

А как-то даже поцеловала в щеку. Вышло это естественно и даже искренне, но без какого-либо романтического подтекста. После этого мне прочитали настоящую лекцию, в которой отказывали два дня. Однако главным достижением стало то, что уже несколько раз в обед я гуляла одна, а к родным съездила в сопровождении графа Доло, потому что государь вдруг обнаружил, что у него совершенно нет времени. И сообщил он об этом, неприязненно глядя на мою тетрадь с конспектами, которую я держала перед собой.

— И знаете что, ваша милость, — чуть помедлив, сказал монарх, — пожалуй, вы были правы, его сиятельству более моего подобает быть вашим сопровождением. Может я и отец своим подданным, но все-таки вам не родственник.

— Вы уверены, государь? — спросила я и, переместив тетрадь к груди, прижала так, чтобы она стала еще лучше видна Его Величеству. Король проследил взглядом это движение, передернул плечами и кивнул:

— Более чем.