Между Сциллой и Харибдой

— И то и другое. Или ни то, ни другое. — Она улыбнулась, в очередной раз сумев посеять замешательство..

— Милар — это ведь какой-то пластик, не так ли? — поинтересовался раввин.

— Очень симпатичный пластик, — ослепительно улыбнулась Милар.

Тут раввин решил, что хватит пустых разговоров, и перешел к делу. Спросил у Хоба, в самом ли деле он хочет развестись с этой женщиной. Хоб сказал, что да. «Но, — продолжал раввин, — нет ли возможности, что со временем вы передумаете?» — «Невозможно», — заявил Хоб. Раввин спросил в третий раз, и в третий раз Хоб отказался. Затем наступила та часть процедуры, в которой Милар должна была трижды обойти вокруг него. Она совершила эти три витка со своей обычной грациозностью. Хоб отметил, что в день развода она выглядит более лучезарно, чем в день свадьбы. «Наверное, примета времени», — решил он. Затем последовало возвращение серебра — древнего выкупа за невесту, представленного здесь пятью блестящими четвертаками, которые Милар приняла с ухмылкой. И, наконец, прозвучали слова, доставляющие счастье такой же массе народа, как и слова о заключении брака. «Я развожусь с тобой, я развожусь с тобой, я развожусь с тобой», — было произнесено и троекратно повторено Хобом. А затем раввин провозгласил, что по иудейскому закону они более не женаты, и передал им гет, каковой, согласно традиции, разорвал почти надвое.

Выйдя из дома раввина вместе, они зашагали по Западной Мейн-стрит туда, где Шелдон дожидался Милар в своем «Форд-Рейнджере». В данный момент Хоб был не в настроении беседовать с Шелдоном, так что распрощался с, Милар на углу. И только тут вспомнил о traspaso.

— Ах да, traspaso, — встрепенулся он, снова вручая документ и ручку Милар. Та взяла их, сняла колпачок с ручки и заколебалась.

— Вообще-то нам эта формальность не нужна. Я знаю, что земля принадлежит тебе, она ведь принадлежала тебе еще до нашей встречи. Ты же не думаешь, что я собираюсь обратить это во вред тебе, а?

— Конечно, нет. Но ты же знаешь эти испанские суды. Просто формальность.

— Пожалуй, — Милар нацарапала свою подпись и вернула документ с ручкой Хобу. — Береги себя, Хоб.

— Ты тоже, Милар.

Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась снова.

— А, кстати! Тебе звонил Макс Розен.

— Макс Розен? Кто это?

— Он сказал, что ты вспомнишь морских ежей на побережье Са-Коместилья.

— А-а-а! Точно. И чего же он хочет?

— Он хочет, чтобы ты ему позвонил. У меня тут где-то его номер.

Пошарив у себя в сумочке, Милар отыскала салфетку с нью-йоркским телефонным номером, расплывчато записанным лавандовой губной помадой, и вручила ее Хобу.

— До свидания, Хоб. Спасибо за развод.

— До свидания, Милар. Спасибо за traspaso.

Она радостно ему улыбнулась и зашагала к «Форд-Рейнджеру» Шелдона, стоявшему у обочины. Хоб проводил ее взглядом, не испытывая даже желания вздохнуть.

И все же… Два года совместной жизни коту под хвост.

Глава 4

Покинув Милар на углу Стейт-и Мейн-стрит, Хоб направился в свою бывшую контору, где занимал одну комнату в апартаментах дантиста. Прошло уже несколько лет с тех пор, Как он прекратил выплачивать аренду, но помещение пока так никто и не занял. Табличка над дверью по-прежнему гласила: «Дракониан Частный детектив Специалист во всем. Конфиденциальность гарантируется». Вскарабкавшись по лестнице, он прошел по коридору мимо кабинета дантиста слева — «Гольдфарб, хирург-ортодонтолог, король прикуса» — к двери с декоративным стеклом в конце коридора. Снаружи было написано: «Дракониан, Ч.Д.». Хоб открыл ее своим ключом.

Сквозь окно, обращенное к Стейт-стрит и реке Гудзон, сочился серый осенний свет. В конце короткого коридорчика находилась тесная комнатушка с потрепанным дубовым столом и вертящимся стулом. Слева от стола стояло кресло, а справа — стул с прямой спинкой. У левой стены высился картотечный шкаф с четырьмя ящиками. На одной стене, крашенной пожухлой зеленой краской, висела копия портрета Миннегаги, Дочери Смеющихся Вод. Как ни странно, с этой картиной у Хоба не было связано никаких воспоминаний. Он даже не помнил, откуда она тут взялась. Подозревал, что это Милар приложила руку — повесила, а он и не видел. А еще древняя портативная пишущая машинка «Смит-Корона» на сером войлочном коврике. Она тоже значила для Хоба очень мало — фактически говоря, даже меньше, чем картина.

Хоб уселся за стол, пожалев, что не носит фетровой шляпы, а то можно было бы повесить ее на стоящую в углу вешалку. К появлению вешалки тоже приложила руку Милар. Самочувствие Хоба колебалось где-то между опустошенным и дерьмовым. В отличие от первого, второй развод с Милар не вызвал у него приподнятого настроения. Настало время возвращаться в Европу, хотя он только-только прибыл сюда.

Но ему еще предстоит работа. Необходимо раздобыть деньги. Собственно говоря, ради этого он и вернулся в Соединенные Штаты. Дело с Милар было лишь попутным дополнением. Вот только где же раздобыть деньги?

Морские ежи. Разумеется, помнит. У побережья Са-Коместилья.