Между Тенью и Фарфором

– По мне, так и вовсе б она не находилась – пробурчал Шумский, вспомнив просмотренную утром сводку и свое пожелание. Вдруг кто-то сверху решил его исполнить? А чего? Зато сразу скандалы на ноль сойдут, и ему житься станет если не лучше, то хотя бы спокойнее.

Больше всего журналиста поражало, что, сойдясь вместе, Михалычс супругой, кажется, пары часов не могли продержаться, не поругавшись. И поводы-то всплывали самые смешные: немытая посуда, недокупленное масло и прочая ерунда. Как знать, возможно, явный алкоголизм Михалыча был вовсе не причиной, а следствием такой жизни. Жизни ли?..

Иногда Василию хотелось просто по-человечески пообщаться с соседями, спросить: как они в принципе могут так сосуществовать – среди вечных попреков, ругани, взаимных оскорблений?.. И что характерно: в присутствии супруги Михалыч проклинал ее на чем свет стоит, а стоило той затеряться где-то среди городских улиц, не слезал с телефона, упрямо пытаясь пробиться через глухое к гудкам пространство, приговаривая: «Ну, возьми же трубку, возьми, возьми трубку, черт тебя дери!», точно жена могла услышать. Если она не отвечала, сосед упорно допекал всех знакомых и родню вопросом: «Не у вас ли моя?» Любил, наверно… Странной и, скорее всего, нездоровой любовью, но все же…

Когда супруга таки возвращалась, все закручивалось по-старому. Она кричала, что ей уже сорок семь, что она устала от жизни в крохотной квартирке, съемной к тому же, от постоянного безденежья, от Михалычевых запоев и еще много от чего. Похоже, эта женщина в принципе устала от жизни, но как бывает по-другому, просто не знала, и была очень несчастна в своем недовольстве и незнании, негодуя на того, кто обрек ее на такое жалкое прозябание. Скорее всего, претензия по сути адресовывалась в Небесную канцелярию, однако, поскольку до нее, родимой, докричаться непросто (да и жалоб там наверняка скопилось на премногие тома), и за ангелов, и за демонов отдувался Михалыч.

– Где чай?! – Видимо, Василий немного приснул, потому что громогласный возглас из соседней квартиры вытряхнул его с дивана.

Нашлась все-таки, баба окаянная!

В ответ что-то растерянно блеял Михалыч.

– Я еще раз спрашиваю, где чай?!-Заклинило женщину.

После того, как вопрос, заданный не то что на повышенных тонах, а уже вознесшийся в область ультразвука, прогремел в пятый раз, Шумский не выдержал. Достал из шкафчика стограммовую пачку чая, вышел в коридор и позвонил в соседскую квартиру. Молча вложил подарок в лапу непонимающего Михалыча и скрылся за своей дверью.

«Нет, пусть уж будут бабка с барабашкой, чем такое выслушивать» – сонно пробормотал журналист, заваливаясь на свою лежанку. Ночь, как ни удивительно, прошла тихо.

***

Утром Шумский никогда не пользовался лифтом. Скоро сбежав по лестнице, он вдруг резко затормозил: перед ним снова возник тип птичьего вида, только нынче он стоял в полный рост на лестничной клетке третьего этажа. Человек словно бы разглядывал двор через небольшое подъездное окно, так что перед журналистом предстала лишь его худющая спина. Засаленная куртка, висевшая на плечах безразмерным мешком, синее трико и кепка с козырьком не оставляли сомнений: определенно, это вчерашний мужик!

Человек по-прежнему не подавал признаков жизни: не повернул головы, не пошевельнулся. Даже не вздохнул! Казалось, он врос в пол или, наоборот, вырос из него, как идол с острова Пасхи.

Журналист, замедлив шаг, осторожно миновал незнакомца, стараясь не зацепить его ненароком, и обернулся уже с нижнего пролета. Тут ему показалось, будто он сходит с ума, потому что под ногами мужчины расплылось теневое пятно, лишенное человеческих очертаний! Тип в кепке отбрасывал птичью тень – силуэт с клювом и торчащим крылом выглядел вполне однозначно.

Поперхнувшись, Шумский пулей вылетел на улицу и, уже будучи снаружи, усиленно пустился убеждать себя: не бывает у людей птичьей тени! А этот, в кепке, совершенно точно человек. Значит, фигура птицы, растекшаяся под его ногами, словно пролитая тушь, просто привиделась. Иначе и быть не может!

Глава 4. Квартира, которой нет

Грубо сколоченный деревянный стол стоял в саду под цветущими вишнями и смотрелся чужеродно, словно его призванием было разрушить гармонию пространства. Никита увидел стол издалека, и сразу понял – сон не закончился. А еще он догадался, что ему надо туда, к столу, там его ждут. Вблизи поверхность этого, с позволения сказать, чуда столярного мастерства оказалась неожиданно широкой. На дальнем ее конце приютился кукольный сервиз, а по обеим сторонам восседали Фарфоровый Ангел и большой Черный Пес. Они были совершенно живыми и вдобавок ко всему играли в карты.

– Вы опоздали, сударь, партия уже началась, – сказал Черный Пес, отворачивая морду от карточного веера в лапе.

Никита совсем не удивился способности Пса говорить по-человечески, скорее его поразило бы, залай тот в ответ на появление постороннего.

– Ничего. Я все равно не умею играть в карты, – ответил мальчик.