Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко

– Давай, племяш, после матча заруливай в пивнушку у входа, буду ждать.

Шура эту пивнушку не раз видел, но зашёл впервые. Все столики там были заняты болельщиками – произносились фамилии футболистов, спорили об игровых ситуациях. Тут же хавбека Величко узнали, двое подошли к нему с кружками и объятиями. Но Лёнька строго поднял ладонь:

– Никакого спиртного! Игрок отправляется на массаж, медицинское обследование и отдых.

– Слово тренера – закон, – подыграл ему Шурка, разведя руками.

Он видел, что Лёня уже принял хорошую дозу «запрещённого спиртного» и не в меру весел и задирист. Потому с облегчением вышел вслед за ним из пивной.

– А теперь поедем туда, где всё можно, – хохотнул дядя. – Ну ты и вырос, парняга, просто атлет!

Шура смотрел на Лёньку, испытывая смешанные чувства. Пробудилась детская привязанность, о которой он совсем забыл, и даже вроде восхищение бесшабашностью друга детства. К настороженности – всё-таки уголовник! – примешивалось любопытство: надо же, уголовник… А ещё была жалость: рядом с собой он видел болезненно-худого, дёрганного человека, ещё молодого, но уже с постаревшим лицом, да ещё губа рассечена шрамом. И всё-таки это был его дядя Лёня, не мог он ему дать отворот при первой встрече. Да и не хотел.

Они ехали долго одним трамвайным маршрутом, потом другим, через весь город к Благовещенскому рынку. Оттуда спустились на улицу Клочковскую в какой-то внутренний двор между старыми двухэтажными домами. Шура так и не понял, был тут Лёня хозяином или гостем. Сказал вроде: «Моя хавира временная, скоро переберусь побагаче». Но в двух комнатках, одна из которой была кухней, уже хозяйничала компания. Пили, играли в карты. Шура умел играть только в подкидного дурака – Ленька и другие посмеялись над этим его заявлением и быстренько научили игре под названием «сека».

– Смотри, всем по три карты мечу, – объяснил Лёнька. – Открываешь. Если картинка – десять очков, ну а шестёрки – шесть, семёрки – семь… Понял? У кого больше очков, тот и кон берёт.

Правила показались парню такими простыми, что он сел играть. Выиграл три раза подряд такие деньги, каких никогда не видел. Голова закружилась настолько, что выпил и рюмку, и вторую водки. Все новые друзья им восхищались, особенно Лёнька. Наговаривал ему горячим полушёпотом: «Ты, малец, ни на заводе, ни на футболе своём столько не заработаешь! Я тебя всему научу, это ты пока баклан, держись меня – станешь батаром. Ты же умный, сильный…

Что было дальше, Шурка даже вспоминать не хотел. Когда машина уже притормаживала у массивного серого здания в центре города, он мысленно твердил, убеждая сам себя: «Они расследуют смерть Лёни, а я – родственник. К отцу приходили, его искали. А теперь его убили, вот меня будут о нём спрашивать. Только я ничего не знаю. Ну скажу, что разок видел, на матч он приходил. И всё…»

Так хотелось ему верить в то, что сам придумал. Им ведь, как родственникам, сообщили о смерти Леонида Величко. Отец ходил на опознание, вернувшись, сказал:

– Вот они, воровские законы и блатная романтика. Хотел Лёнька даже своих обмануть, за это свои же и убили…

У Шурки тогда заныло сердце: и Лёню жалко стало, и тягостное предчувствие появилось – не обойдётся ему даром та их единственная встреча и хмельной карточный азарт. Не обошлись… Вот только милиция об этом знать никак не может!

В кабинете, куда парня ввели, находились несколько человек. И один, сильно пожилой, спросил сразу:

– Что же ты, Александр, на последней игре со школьной командой не забил гол в самой выгодной позиции?

Вопрос оказался таким неожиданным, что Шурка растерялся, завертел головой. А это старик со светлыми усами и весёлыми глазами тут же добавил:

– Шип на бутсе уже тогда зашатался? Первый раз подвёл тебя. А второй? Ночью на Коцарской?

Викентий Павлович, ещё когда внук Володя сказал, что Шурка Величко чуть не забил ему гол, да споткнулся у самых ворот, сразу мысленно начертил причинно-следственную связь. Хавбек Величко был в бутсах с шипами – только он один; споткнулся потому, что шип уже шатался. А через несколько дней этот шип совсем оторвался – ночью, на Коцарской… Конечно, Петрусенко мог и ошибаться, но цели главной добился: парня ошеломил. И, не давая тому опомниться, продолжил:

– В бутсах бежать, ясное дело, удобно. С самого начала предполагал, что побежишь? Зачем тогда вообще шёл?

И другой милиционер, значительно моложе, но суровее на вид, смуглый, темноволосый и тоже с усами, сказал:

– Рассказывайте, молодой человек. Всё как есть. От этого будет завесить, пойдёте ли дальше под конвоем, или вернётесь в команду, голы забивать.

И Шурка рассказал.