Между жизнью и смертью (СИ)

         Беременность жены многое переменила в его сложившихся ценностях. Он часто ловил себя на мысли о будущем ребёнке. Михаил искренне хотел, чтобы тот жил легче, счастливее, чем отец. За это он боролся, для этого проливал свою и чужую кровь. Он мечтал увидеть взросление сына и поэтому боялся умереть.

         - Странно! – удивлялся про себя Кошевой. - Столько раз бывал на краю гибели и никогда не боялся, а теперь страшно…

         Ранения и нажитые болячки тревожили его, и он с раздражением думал как Евдокия Пантелеевна, так он уважительно называл жену, будет маяться с малышом без него.

         - Да ишо племяш Мишка на руках, лишняя нагрузка на неё… -  Михаил некстати вспомнил дружка детства. - Где ноне Григорий? Убили верно!

         Кошевому от чего-то стало жалко вдруг ставшего врагом однополчанина.

         - А всё едино. – Подвёл он невесёлый итог. - Займусь хозяйством, поживу на земле. Сколько протяну, всё моё, а там видно будет…

         - Приехали! – Семён обернулся к затихшему седоку. - Вон виднеется твой хутор Татарский.

         - Благодарствуй! – очнулся Михаил, за тягучими размышлениями он не заметил, как доехали. - Авось когда свидимся!

         - Как Бог даст...

         Кошевой неуклюже спрыгнул с медленно катившихся саней и мелко затрусил в сторону смутно видневшегося хутора. Он осторожно перешёл по льду притихший Дон и, попав на родную улицу, облегчённо вздохнул6

         - Ждёт меня Дуняшка. - В мелеховском курене, примостившемся на самом краю обрыва, в оконце горела керосинка. Михаил поневоле ускорил не совсем твёрдый шаг, он сильно соскучился по молодой жене.

 ***

         Словно получив сверху давно ожидаемый приказ, весна властно и уверенно вступила в законные права. Разбуженные внезапным теплом, бойкие ручейки талой воды, рванули с наклонных берегов, в сторону чутко спящего Дона. 

         - Ишь ты, как встрепенулась природа! – Григорий затемно вышел по малой нужде на запущенный баз, и долго стоял посреди двора, впитывая звуки и запахи мирной жизни.

 Ручьи играючи прорезали в метровом слое слежавшегося снега глубокие вымоины, издалека похожие на старческие морщины.

         - Всё ей нипочём… Наши войны, беды, страдания, всё смоет животворящая водица. Оживут и зацветут травы, цветы, деревья. Каждый год снова и снова возвращается жизнь, казалось умершая за долгую зиму.

         Мысли внезапно перескочили в сторону настойчивого перезвона попавших в быстрину отколовшихся льдинок. Они создали временный затор на пересекавшем двор по диагонали, до полуметра в ширину, новорождённом ручье.

         - Бегите к морю. - Мелехов поддел непрочную плотину обутым на босу ногу сапогом, и освобождённая вода с благодарным шумом рванула к реке. Григорий невольно вернулся к волновавшей его теме:

         - Вот бы и людям научится всегда оживать!  

         Он ещё какое-то время постоял, зябко поправляя накинутую на плечи надоевшую шинель. Зима не хотела сдаваться без боя и к утру поверхность двора покрылась тонким слоем робкого ледка.

         - Только где найти на энто силы? - Григорий, тщательно очистив от налипшего снега, стоптанные до дыр сапоги, зашёл в выстуженное за ночь нутро куреня.

 Раскрасневшаяся Дуняшка обернулась к нему от печи:

         - Скоро снедать будем, – сообщила она, растапливая печь. - Хочу блинцов испечь.

         - Добро! – одобрил Мелехов и, смущаясь, признался. - Давненько я горяченьких блинцов не пробовал.

         - Жениться бы тебе брат. – Горестно посетовала сноровисто снующая сестра. - Грех, такой казак пропадает.

         Григорий мрачно усмехнулся и сказал:

         - Я не против, только все мои жёны померли, а новых чевой-то не примечаю.

         - Найдутся… Вон, сколько на хуторе молодух. – У вчерашней невесты на примете была парочка подходящих. - Сосватаем легко!

         - Много красавиц, но нету среди них Аксиньи…

         Дуняшка украдкой смахнула жалостливую слезу. Она никогда не относилась к недавно погибшей соседке с особой сердечностью, но зная, как к ней прикипел брат, сожалела об её смерти.

         - Встретишь ищо кого-нибудь, Бог пошлёт!

         - Делать ему, что ли нечего... – усмехнулся брат. 

 Григорий замолчал, начав, неохотно есть снятые с пылу блинчики. Лоснящийся растопленным салом, румяный блин обжигал ему пальцы, и он спешно перекидывал его из одной руки в другую. Проглотив последний кусок, он сильно втянул в себя воздух через широко открытый рот.

         - Вон сколько дел наворотили, сколько кровицы пролили… Не дойдут у него до меня руки. – Не к месту сказал старший Мелехов.

 Потом он натужно и часто подышал. Немного охладив обожженное нёбо, Григорий схватился за мочку правого уха, чтобы успокоить боль в раскалённых пальцах и признался:

         - Ох! Ядрёны у тебя, сестра, блинцы…

         - Дай охолонуть!

         - Да как тут удержишься…

         - Михаил вернулся! – Дуняшка услышала как кто-то стукнул калиткой, и выглянула в окно, выходящее во двор. 

 Она проворно накинула на плечи душегрейку и выскочила в мрачные сени, навстречу входящему в дом мужу:

         - Побегу поговорю с ним, Господи помоги!

 Мелехов остался сидеть, ссутулившись на поскрипывающей под его грузным телом, табуретке. Мало чего он боялся в своей бурной и суматошной жизни, но предстоящий разговор со своим давнишним другом его невольно страшил.

 - Как всё будет?