Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в.

Назначение на новгородский стол Мстислава Владимировича, одного из «младших» представителей княжеского рода, определенно свидетельствует об усилении в Новгороде власти Всеволода, но не исключено, что эта акция, резко нарушавшая баланс сил, сложившийся в 1077–1078 гг., стала следствием соглашения киевского князя с новгородцами. Свидетельство об этом мы можем извлечь из летописного рассказа под 6610 г., где говорится об отказе новгородцев принять на княжение сына Святополка вместо Мстислава на том основании, что «сего ны далъ Всеволодъ, авъскормили есмы собе князь, а ты еси шелъ от насъ»[536]. Таким образом, мы имеем основание полагать, что Святополк (в отличие от своего предшественника на новгородском столе Глеба Святославича) вскоре после того, как для него открылась возможность получить на юге туровский стол, покинул город по собственной воле, оставив на произвол судьбы новгородскую общину, которая для заполнения политического вакуума была вынуждена вступить в переговоры с Всеволодом Ярославичем, отправившим в Новгород своего внука Мстислава.

Остается выяснить мотивы Святополка. При рассмотрении этого вопроса мы должны принять во внимание, что Туров был для Святополка «волостью отца и брата» (Изяслава Ярославича и Ярополка Изяславича), т. е. «отчиной», тогда как Новгород только «волостью брата» (Мстислава Изяславича), но не отца, который, как мы видели выше, здесь не княжил, а лишь «держал» стол «брата своего Володимира». Поэтому, с точки зрения формировавшегося «отчинного» принципа замещения столов, его пребывание в Турове было более подобающим, чем в Новгороде. Кроме того, если соглашение 1077 г. предусматривало переход киевского стола после смерти Всеволода Ярославича к сыновьям Изяслава, то, сменив своего брата Ярополка в качестве потенциального преемника Всеволода, Святополк в любом случае должен был перенести свое местопребывание ближе к Киеву[537]. Трудно сказать, как Святополк отнесся к тому, что Новгород получил внук Всеволода: интерес к городу на Волхове он начал проявлять лишь в начале XII в., когда геополитическая ситуация была совершенно иной. В то же время нельзя исключать, что отношения Всеволода с племянником в начале 1090-х гг. действительно ухудшились, поскольку в летописной статье 6601 (1093/94) г. сохранилось свидетельство о том, что после смерти отца (13 апреля 1093 г.) Владимир Мономах «нача размышляти, река: „аще сяду на стол отца своего, то имам рать съ Святополком взяти, яко есть столъ преж[е] от отца его былъ“. И размысливъ, посла по Святополка Турову, а самъ иде Чернигову, а Ростиславъ Переяславлю»[538]. Факт подобных «размышлений», очевидно имевший целью представить Мономаха сторонником «отчинного» принципа, провозглашенного на Любечском съезде 1097 г., который при порядке замещения столов должен был следовать разделу Ярослава I, свидетельствует о том, что положение туровского князя в качестве потенциального преемника Всеволода к весне 1093 г. было непрочным, вследствие чего сохранялась возможность реализации альтернативных «сценариев» наследования киевского стола[539]. Тем не менее Мономах сделал ставку на сотрудничество со Святополком, который был принят городской общиной («кыянами») и сел на «стол отца своего и строя своего» 24 апреля[540]. Поскольку Святополку принадлежало физическое старшинство перед Владимиром, который был на два-три года моложе, этот акт объективно способствовал внедрению в древнерусскую политическую практику представления о приоритете «старейшинства», хотя она не была выражена здесь так явно, как во второй части статьи 1078 г.[541] Впрочем, с композиционной точки зрения декларация о приоритете «старейшинства» (в соответствии с реконструированным составителем «Начального свода» «политическим завещанием» Ярослава), представляется здесь излишней именно потому, что под 1078 г. уже имеется свидетельство о том, что отец Мономаха Всеволод признал отца Святополка Изяслава «старейшим» князем.