Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в.

Тот факт, что политическая роль Мономаха среди русских князей возросла еще при жизни Святополка Изяславича, нашел отражение не только в ПВЛ, но и в перечне русских князей из «Хождения» игумена Даниила, где Василий-Владимир упомянут сразу после Михаила-Святополка, тогда как Давид Святославич назван только в 1-й полной редакции списков «Хождения» и в сокращенной редакции[608]. Такой порядок перечисления князей не соответствует их генеалогическому положению среди потомков Ярослава Мудрого, но позволяет подразумевать политический приоритет Мономаха перед Давидом Святославичем. По всей видимости, раздел «наследства» Святослава Ярославича, осуществленный в 1097 г., негативно отразился на значении Чернигова и правившего в нем князя. Напротив, Мономах, заинтересованный в обороне южных границ Переяславской волости, упрочил не только политическое положение, но и моральный авторитет, выступив организатором борьбы с половцами, в которой помимо правителей Киева и Чернигова приняли участие многие другие князья[609].

Стремление Мономаха к лидерству среди «Ярославовых внуков» подчеркивает и «Сказание чудес», повествующее о междукняжеском соперничестве вокруг Борисоглебского культа в начале XII в. Находившиеся в Вышегороде останки князей, по всей видимости, состояли под покровительством Святополка Изяславича, которому подчинялся город, однако в 6610 (1101/02) г. Мономах тайно приказал обложить гробницы Бориса и Глеба позолоченным серебром и, по сути дела, оспорил попечительство киевского князя. Несколько позже в число попечителей культа захотел попасть и Олег Святославич, который между 1102 и 1111 гг. восстановил церковь, заложенную в Вышегороде Свято – славом Ярославичем, но разрушившуюся при Всеволоде Ярославиче, однако он так и не смог добиться от Святополка разрешения перенести гробницы князей-страстотерпцев в новую (каменную) церковь, так как тот, по словам одного из составителей «Сказания», препятствовал этому, ибо не являлся ее строителем и завидовал сделанному труду[610].

Вероятно, для киевского князя это был не только вопрос престижа, но и политического лидерства. Строителем деревянной церкви, освященной в 1072 г., согласно «Чтению» Нестора, был Изяслав Ярославич. Святополк, судя по информации «Сказания», так и не сумел построить новую церковь – вместо него это сделал Олег, и, если бы Святополк уступил ему инициативу в организации нового перезахоронения, этот акт мог нанести сильный удар по его авторитету, который, как кажется, и без того стеснял Владимир Мономах. Положение осложнялось тем, что, по свидетельству «Печерского патерика», Святополк «много насилиа людемъ створи» и «домы бо силных до основаниа без вины искоренивъ и имениа многымъ отьемъ»[611], что, естественно, не прибавляло ему популярности.

Недовольство в полной мере проявилось после смерти Святополка в апреле 1113 г.[612], когда в Киеве вспыхнуло восстание, которое М.С. Грушевский и М.Н. Покровский назвали «революцией» по аналогии с событиями 1068 г.[613]В рамках этой тенденции народное движение в Киеве характеризовалось как проявление классового антагонизма между горожанами и господствующими верхами[614]. Согласно альтернативному представлению, социальная борьба 1113 г., продемонстрировавшая политическую значимость городской общины в целом, не имела классового содержания[615].

В источниках события 1113 г. представлены следующим образом. Согласно Ипатьевскому списку ПВЛ, «…Преставися благоверный князь Михаилъ, зовемый Святополкъ, месяца априля въ 16 день за Вышегородомъ. И привезоша и в лодьи Киеву, и спрятавше тело его, и възложиша на сане. И плакашеся по немь бояре и дружина его вся, певше над нимь обычныя песни, и положиша въ церкви святаго Михаила, юже бе самъ создалъ. Княгини же его много раздили богатьстьво монастыремъ и попомъ, и убогымъ, яко дивитися всемъ человекомъ, яко такоя милости никтоже можеть створити. Наутрия же, въ семы на 10 день, светъ створиша кияне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на столъ отенъ и деденъ“. Се слышавъ, Володимеръ плакася велми и не поиде, жаляси по брате. Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды и разграбиша я. И послашася паки кияне к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то веси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровьтвою и на бояры, и на манастыре, и будеши ответъ имети, княже, оже ти манастыре разъграбять“. Се же слышавъ, Володимеръ поиде в Киевъ. Усретоша же и митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою. Седе на столе отца своего и дедъ своихъ, и вси людье ради быша, и мятежь влеже»[616].