Межконтинентальный узел

— Да, да, совершенно точно, сейчас я вспомнил все, до самых мельчайших подробностей…

«Гарри Сайтон тогда сказал: «Если вас арестуют, да, да, я беру крайний случай, и вы втянете их в игру, а они на нее обязательно пойдут, в самый последний момент вы вспомните про газету. А потом расскажете им информацию про левую и правую руку… Если вы будете держать газету в левой руке, тогда наша машина проедет мимо вас, не притормозив, а мы вас — с этого же места — вывезем совершенно иначе, у нас коммандос со спецоборудованием… Это, конечно, рискованно, но мы знаем, как это сделать, репетировали не раз и не два, у нас крепкие ребята с хорошей школой…»

— Точно? Уверены, что в левой? Не перепутали?

— Нет, нет, товарищ Иванов, не перепутал.

— Кофе хотите?

— Очень. Как это трогательно, что вы постоянно помните о моей пагубной страсти к кофе.

— Без сахара сделать?

— Без, если можно.

— Можно, — ответил Славин и поднялся. — Больше ничего мне не хотите сказать?

— Нет, нет, если я что-нибудь вспомню, то…

— То времени уже не будет.

— Даю вам слово русского ученого; я открыл все, что знал…

— Про Зауэрштрассе вы раньше никогда не говорили?

— Нет, нет, что вы! Меня самого удивило, отчего в последний момент возникла эта улица, речь всегда шла о другой.

— Память-то у вас как? — усмехнулся Славин. — Провалов не бывает?

— Нет, что вы, я очень цепко помню события, мелочи, слова…

Даже, знаете, интонации запоминаю…

— Ну что ж… Тогда прекрасно… Пошли отправлять письмо на Ляйпцигерштрассе, пора…

«Все решает темпо-ритм предприятия»

1

Это значило, что Кульков был замечен на Ляйпцигерштрассе, когда шел по широкой улице, чтобы опустить заявление, переписанное — как и было указано в инструкции — от руки, в ящик квартиры, арендованной корреспондентским пунктом газеты.

— Спасибо, — обрадовался Уолтер-младший, — добрые новости, сердечное вам спасибо. Газета была?

— Да.

— Именно та?

— Да. Наблюдали в бинокль, та именно.

Уолтер-младший положил трубку:

— Все в порядке! Дело идет по плану.

— В какой руке была газета? — спросил старший.

— Они не сказали, — ответил Уолтер-младший. — Если бы было не так, как надо, они бы сделали четыре звонка…

Старший и Ник переглянулись, ничего более не спрашивали.

Старший попросил разрешения закурить (он спрашивал разрешения перед каждой сигаретой; видимо, воспитывался в провинции, люди из глубинки обычно крайне деликатны, это утомительно для окружающих, невольно обязывает и тебя самого вести так), лицо его собралось мелкими морщинами; снова посмотрел на часы и обернулся к помощнику:

— Ну что ж… Как себя ведет твой внутренний индикатор, Ник?

— Зашкаливает…

Уолтер-младший рассмеялся:

— В таком случае оставайтесь здесь, мы все проведем одни.

Ник вздохнул:

— Если все обойдется, через десять лет я напишу об этом книгу — сотня тысяч баков в кармане.

Старший удивился:

— Ты напишешь? Я ее уже написал! Через год ухожу в отставку, надо ж как-то убить время! Болтать на диктофон — чем не отдых по вечерам, когда кончишь заниматься хозяйством на ферме?!

— Босс, — усмехнулся Ник, — что у вас за странная манера постоянно играть роль свинопаса?! Стоило ли ради этого заканчивать философский семинар в Гарварде?

По тому, как старший стремительно глянул на своего помощника, Уолтер-младший понял, что тот сказал правду: «Ну и контора, тотальное неверие друг другу! Все-таки в армии такое невозможно; корпоративность людей, служащих под погонами, предполагает иные отношения между своими. Слава богу, что я остался в Пентагоне; отец верно говорил, что после ухода Донована политическая разведка стала приватной конторой, где костоломы обслуживают только тех, с кем повязаны бизнесом».

Звонок телефона был резким, словно ночной стук в дверь.

— Да, слушаю, — ответил Уолтер-младший.

— Из бюро «Чикаго стар» только что позвонили в западную зону… Было три звонка по три гудка в каждом.

2

…Частный детектив Прошке устроился с телевиком на чердаке; оттуда хорошо просматривалось — через стеклянную крышу — ателье художника, а через громадные окна — зональная граница…

3