…Через два часа десять минут, когда сумерки сделались прозрачными, резко высветились грозовые закраины на раскалившемся за день небе, контейнер был возвращен на место; «гуляки» с аккордеоном и гитарой, шумя и балагуря, двинулись по аллее к выходу из парка.
…Когда на небе трескуче разорвали ситец и хлынул дождь, из ворот американского посольства выехали три машины; возле остановки «Комсомольская» один из разведчиков стремительно вбежал в станцию метро; соблюдая все меры проверки, трижды поменял линию, входил и выходил из вагона в самый последний момент, перед тем как двери начинали по-змеиному шипуче закрываться, доехал до «Сокольников», отправился в парк, там поднял «булыжник» и выбежал на шоссе, где именно в эту минуту притормозил свой «плимут» Питер Юрс.
Включив на полную мощность радис, Юре положил ладонь на ледяную руку своего молодого сотрудника:
— Молодец, старина. Поздравляю. Хорошая работа.
Экспертиза, проведенная специальной группой ЦРУ в посольстве, дала заключение, что к «булыжнику» из посторонних никто не прикасался, контейнер вскрыт не был, инструкции, драгоценности и деньги лежали именно так, как и были упакованы.
Через шесть дней сторублевая купюра была получена молоденькой кассиршей в универмаге на «Комсомольской»; девушка бюллетенила, поэтому на инструктаже, который проводила заведующая секцией по поводу возможного пуска в обращение фальшивой ассигнации, не присутствовала; вечером, после того, как она передала выручку и новенькая купюра
— Погодите, солнышко мое, — повторил он девушке, — вам нечего волноваться, вы ни в чем не виноваты… Я о помощи вас прошу, больше ни о чем… Давайте с вами вместе начнем вспоминать, ладно?
— Ну не помню я, не помню, понимаете?! — Кассирша чуть не плакала — лицо испуганное, глаза мечутся. — Их же сотни проходят, и все бегом, бегом! А сколько десантников?!
— Кого?! — удивился Славин.
— Десантников, — повторила она. — Это кто за колбасой из Рязани приезжает, мы их «плюшевым десантом» называем…
— Занятное название, — усмехнулся Славин, — в точку… Они тоже сотенными расплачиваются?
— Нет, эти все больше засаленными, мятыми десятками.
— Ну, а часто у вас платят сотенными?
— Бывает.
— Значит, редко?
— Бывает, — повторила девушка. — Не часто, но бывает…
— Вас как зовут?
— А что?
— Ничего. Меня зовут Виталий Всеволодович. А вас?
— Люба.
— Красивое имя.
Девушка вздохнула, потом неожиданно усмехнулась:
— Все равно никто замуж не берет.
— Очень надо?
— Конечно… Двадцать лет…
— Если вспомните, кто вам платил сто рублей и за что, — возьмут. У меня глаз хороший и рука легкая…
— Может, чеки посмотреть? — предложила Люба. — Там же должно быть указано, сколько я сдачи с сотни дала…
— Умница, — сказал Славин. — Мужа какого хотите? Блондина? Или брюнета?
— Непьющего хочу, — вздохнула Люба. — Чтоб зарплату приносил и не хулиганил.
…Груздев, приехавший со Славиным, кончил отматывать стометровую ленту кассы; нашел копию чека; сторублевых купюр в обращении было две; одну уплатили за спортивный костюм, на другую дали девяносто пять рублей сдачи.
— Вспомнила, — сказала Люба. — Мужчина шерстяные носки покупал, ровно пять рублей, белые с красной каемочкой.
— А спортивный костюм кто брал? — спросил Груздев.
— Женщина с сыном.
— Сын взрослый?
— Не-а, лет пятнадцати, на Андрея Миронова похож.
— Да?! — радостно удивился Славин. — Значит, это его сын, Вадик…
— Так у него ж дочь! — Впервые за весь разговор глаза у Любы стали живыми. — От этой самой радистки, Кэт…
— Нет, у него и сын есть, — убежденно повторил Славин. — Хороший парень, такой черненький, курчавый…
— Значит, не его. Тот был рыжеватый какой-то…
— А мужчина, что носки покупал? Он какой был? — пробасил Славин. — Тоже рыжий?
Люба покачала головой:
— По-моему, нет… Бугай какой-то… Головища здоровая.
— Пот все время утирал, да? — тихо спросил Славин, ощутив холод под ложечкой.
— Ой, верно, — Люба обрадовалась, — мокрый был, как из бани.
Из десяти фотографий, предъявленных Любови Архиповне Воздуховой, незамужней, 1965 года рождения, русской, комсомолке, она сразу же ткнула пальцем в фотографию Иванова:
— Вот он. Я ж говорила, бугай…
«Прекрасная неожиданность встреч»
За границей у людей прессы, как правило, три стиля работы.
Первый характерен тем, что журналист с раннего утра обкладывается свежими выпусками ведущих газет и журналов страны пребывания, желательно и соседних стран. Тщательно анализирует их, соотносит важнейшие политические комментарии с теми новостями, которыми закончился ночной выпуск здешнего телевидения, затем берет ножницы, делает вырезки, расфасовывает статьи, заметки, интервью и курьезы по