Межлуние (СИ)

— Из-за политического кризиса в Илинии, наши постоянные клиенты перестали скупать зелья как раньше, но если ты обязуешься ожидать у Ханны нашего решения, я разрешу тебе там остановиться.

— Мне нужно время.

Махаши нахмурилась, ощутив сопротивление девушки.

— У тебя два дня. К вечеру шестнадцатого септимия ты должна быть в Ланжи. Там тебя будет ждать судно, идущее в Сан Бургос.

Если раньше у Аэрин были сомнения, то теперь они окончательно рассеялись словно дым, оставив ей обуглившуюся от отчаяния недостижимую мечту. Говорить больше не о чем. Рассерженная девушка затаила не только обиду, но и закрепилась в мысли не выполнять накладываемые на нее обязательства. Надо было лишь найти болевую точку Каристоля, чтобы ударить по ней в ответ.

Дава встала, обозначив конец беседы. Именно она должна завершить разговор, а не Махаши. Никто не посмеет навязывать ей свою волю.

Прием закончился и, вызвав к себе помощницу, архидава попросила ее никого не впускать до ее распоряжения. Затем, пройдясь по комнате, она наклонилась над диваном и провела рукой по гребню. Два длинных черных волоса повисли между ее пальцами, и Махаши отнесла их к столу. Опустив в пустой конверт, лежащий наготове, она подписала его именем Аэрин из рода Урбан, и немедленно запечатала.

Существовала давняя традиция, обязательная для Ковенов вне пределов Каристоля, по сдаче волос первой стрижки девочки. Они запечатывались в керамическом сосуде и хранились у Наставницы. Со вступлением во взрослую жизнь, волосы брались повторно и отправлялись в архив Круга. Никто не имел права изымать их оттуда до суда над давой, где решалась ее судьба, и где они хранились под надежной охраной. Любое преступление, как и попытка избежать правосудия, неизбежно карались. Уйти от наказания еще никому не удавалось. Как не прискорбно, некоторые находили лазейки в любом правиле или законе.

Когда сургуч затвердел, Махаши отперла неприметную дверь в соседнюю комнату, оказавшуюся круглой, — с винтовой лестницей по центру, ведущей в башню. Там не было окон, и только скудный пучок света, просачивающийся сверху, давал представление об этом месте. Однако, у архидавы был другой источник. Водя перед собой сияющим посохом, Махаши осматривала полки, разделенные на бесчисленное количество секций, занимавших стены от пола до потолочных балок. То был огромный секретер, содержащий в себе сотни ячеек, и, найдя ту, что была подписана «Урбан», архидава всунула в нее конверт. В пыльной темноте раздался злобный шепот:

— Только попробуй пойти против моей воли.

Приподняв посох, она осмотрела почти полностью заполненную картотеку и вернулась в комнату приема посетителей. Дверь захлопнулась и конверты, подобные тому, что был подписан именем Аэрин, мгновенно затерялись среди теней.

* * *

Загнанный до полусмерти конь принялся спотыкаться, и всаднику пришлось сменить аллюр на легкую рысь. Тело наездника ломило от долгой и тряской езды, прося о пощаде и отдыхе, но он железной волей заставлял себя сидеть в седле. Он не чувствовал голод и жажду, сомнения или тревоги. Его путь был ясен и понятен как никогда, а руки все также крепко сжимали поводья. За его плечами оставались шесть подстав, где он менял коня чтобы, глотнув воды, вскочить в седло и неудержимым вихрем мчаться вперед. Сколько он был верхом? Двое суток, или быть может трое? Все смешалось перед ним: дорога, деревья, поля, день и ночь. Это не имело значения перед конечной целью — Вилоном. Ничто и никто не имел значения. Только путь и цель не давали ему покоя.

Опередив самых быстрых гонцов, Торе одним рывком пересек Эспаон с запада на восток, и все чаще перед ним, вызванные длительным бодрствованием, начинали являться иллюзии объятых неудержимым пламенем копыт и глаз коня, потеющего под ним. Сутана развевалась черными крыльями, а пальцы белели оголенными костями. Стоило сморгнуть и наваждение пропадало, но лишь на время, и неумолимо возвращалось к нему навязчивым проклятием.

Ни служебный долг, ни непреложное офицерское слово, ни нерушимая клятва на крови, ни бешеная злоба, ни святая обязанность послушания не могли бы заставить человека двигаться к результату с таким устремлением. Самый отъявленный фанатик клира отступился бы от подобного замысла, назвав его невозможным. И Торе смеялся над этим сравнением. Быть может, он сошел с ума, если это вызывало радость? Как и все, что не касалось движения вперед, это не имело для него значения. Нет. Лицо Кармелы было Святым Ликом, которому он поклонялся и, поднимая взгляд к лунам, он видел не их, а ее, отстраненно смотрящую с небес на его жалкие усилия сократить расстояние между ними. Добраться до нее, увидеть невредимой и избежавшей опасности. Ни одна сила не сравнится с его желанием ворваться в свой дом и убедиться во здравии жены, ибо это была его страсть, красной нитью проходящая через его жизнь с первого дня их знакомства.