Межпланетная одиссея космонавта Железякина

– Эй, чувырла доисторическая, иди сюда, что покажу! – притворно-любезным голосом обратился Иван к Аре. Заинтересованный неандерталец подошёл.

Иван распахнул люк в космос и вытянув руку в направлении созвездия Лебедя произнёс:

– Вот! Смотри, красота-то какая! Сидишь, наверное, там у себя в пещере, дохлых мамонтов кушаешь или там, носорогов всяких шерстистых, и не знаешь, что в небе-то делается! Посмотри, это бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне дна! И ведь вокруг каждой звезды вращаются мирриады планет и каждая планета – это целый мир, и кто знает, может быть на одной из них сидит сейчас одинокий маленький принц и тоже смотрит на нас!

Ара, казалось, впал в какое-то отупение от обилия свалившейся на него информации.

– Ты не заболтался? – напомнил Центрифуге Легостаев и зябко поёжился – Давай скорее, а то я сейчас простужусь!

– Да, чего-то я заговорился – согласился Иван – всё равно он ничего не понимает – и с грустью взглянув на Ару он с силой ударил его в зад ногой.

Ара словно пробка вылетел в открытый космос, после чего Центрифуга с Легостаевым закрыли люк. Доисторический человек ещё некоторое время стучал по обшивке и кричал что-то, но постепенно стуки смещались в сторону хвоста ракеты и наконец исчезли совсем. Через несколько секунд корабль вздрогнул и космонавты почувствовали неизъяснимое блаженство.

– Что ж, вот мы и вернулись в наше время! – удовлетворённо подвёл итог Легостаев.

В нашем времени за время отсутствия космонавтов ничего особо не изменилось. Всё так же неспеша проплывали по космосу отдельные звёзды и целые галактики, где-то на горизонте, позади корабля, виднелось Солнце и рано утром, пока свет его не был ещё очень ярким можно было разглядеть и голубой шарик далёкой Земли.

“Бодяга” продолжала свой полёт к не такой уже далёкой планете Валлпук, космонавты занимались своими обязанностями, как вдруг из хвостовой части спутника послышался жуткий скрежет.

Легостаев открыл люк и высунувшись в открытый космос некоторое время молча что-то рассматривал.

– Так и есть! – досадно вымолвил он, спрыгнув обратно в кабину – Мы зацепились хвостовым оперением за небесную ось!

Как известно из общей теории космонавтики небесные оси пронзают космос в самых непредсказуемых направлениях, часто они бывают изогнуты под различными углами или же спиралевидно закручены и тогда представляют немалую помеху управляемым полётам. В некоторых уголках галактики – на Тау Кита например часто можно видеть, как ракеты или летающие тарелки со звоном цепляют и часто ломают эти невидимые не вооружённым глазом объекты. Но ось, за которую зацепилась “Бодяга” , видимо по причине геомагнитного искривления пространства была видима. Словно гигантская гитарная струна она свисала из бесконечности и пропадала в неведомом.

Одев скафандры и ласты космонавты вышли в открытый космос и приблизились к оси. Да, дело было плохо. Ось сильно намотало на хвостовой пропеллер, кое-где даже ободрав с него краску. Легостаев легонько подёргал ось пальцем. Мелодичная музыка небесных сфер послышалась в ответ. Запели звёзды, зазвенел Зенит, густо загудел огромный Юпитер. Некоторое время космонавты наслаждались этими проявлениями несомненной высшей гармонии. После чего Легостаев ухватился за ось обеими руками и повиснув на ней, потянул её вниз, что бы дать некоторую слабину, а Центрифуга багром принялся скидывать её кольца, запутавшиеся вокруг хвоста и пропеллера. Через некоторое время ось была свободна и чудесная музыка затихла. Опечаленные космонавты присели на крылья хвоста и закурили.

– Да… Вот так совершенно случайно прикоснёшься к чему-то великому и прекрасному, но всего лишь на мгновение – разочарованно сказал Легостаев, рассматривая свой палец, которым он трогал ось.

– Вот по тому-то и прекрасное, что не может длиться долго. Как только оно станет привычным, обыйденным – вся красота его растворится, как сахар в кофе… – философски заметил Центрифуга.

– А не пойти ли нам выпить кофе? – предложил Легостаев.

– И то дело… – согласился Центрифуга.

И космонавты, шлёпая ластами по обшивке отправились в кабину.

Через некоторое время Легостаев с чашечкой кофе в руках прислонился к мелко подрагивающей переборке и задумчиво поглядел в иллюминатор. Лицезрение просторов вселенной часто вызывало у него чрезвычайно глубокие мысли. О вечности, о жизни например.

“Да, кому жизнь она – карамелька, а кому – сплошная мука” – думал Легостаев, никак себя в прочем не ассоциируя ни с обладателем слащаво-карамельной жизни, который почему-то представлялся ему в виде Валерия Леонтьева, ни с обладателем жизни мучной, о котором он подумал, что это был наверное отец кота в сапогах, так как никаких других мельников ему в голову не приходило.

“Да, выгнал жестокий папаша бедного котика, ладно сапоги-то хоть дал. Другим, вон, котам и этого не обламывается.” Но в прочем, судьба у кота, не смотря на неоправданно жестокое отношение к нему отца-мельника сложилась, насколько помнил Легостаев, в общем-то неплохо. Он вроде бы даже за какие-то туманные заслуги в конце концов получил дворянство и разбогател.