Межсезонье

— Твою мать! — тихонько, так чтобы никто не расслышал, выдохнул себе под нос я. — У меня есть предложение получше.

— Сжечь труп? — обрадовался старший надзиратель, но сразу же заткнулся, когда его незаметно для лекаря ткнул в бок Эдмунд.

— Вот, — вытащил я из сумки два потертых серебряных медальона размером с ноготь большого пальца и мешочек серебряных же гвоздей с крестообразными шляпками. — Медальоны положите на глаза, гвоздями заколотите гроб. И похоронить маркиза надо до заката. Советую с этим не тянуть. Да! К телу лишний раз лучше не прикасаться. Мало ли…

— Этого будет достаточно? — взвесил в руке мешочек с гвоздями старик, сверливший меня пристальным взглядом.

— Вполне, — кивнул я и закинул на плечо ремень сумки. — И не забудьте подготовить расписку о получении серебра.

— Непременно. — Лекарь спрятал мешочек в кошель. — Эдмунд, проводи господина экзорциста в канцелярию, начинайте оформлять бумаги. Эй, бездельники! Ну-ка помогите…

— Не тяните с похоронами, — еще раз напомнил лекарю я, направляясь на выход из камеры. — Не тяните!..

2

Хорошее правило — меньше знаешь, крепче спишь. Не суй нос в чужие дела, и все будет хорошо. Ну или, по крайней мере, тебе его случайно не прищемят. Многие люди избежали бы кучи неприятностей, следуй они этому правилу. Да только такова уж человеческая натура, что запах чужих тайн манит ничуть не меньше, чем звон полновесных золотых монет. Слухи, сплетни, обрастающие массой невероятных подробностей байки, из которых уже и не вышелушить изначальное зерно истины, — будьте уверены, найдется и на них любитель покопаться в чужом грязном белье.

Но некоторые пошли дальше — они сделали тайны своим ремеслом, своим оружием. Таких полно и на улице, и в королевском дворце. Кто с кем спит, кто чего стащил и где укрыл. Верные ставки, наводки, скелеты в шкафу, тайники и клады. Интриги, заговоры, секреты и совсем уж невероятные подробности частной жизни внешне добропорядочных обывателей.

Стражники, частные шпики, наводчики, стукачи и соглядатаи стараются изо всех сил, но они зачастую и не подозревают, что где-то рядом плавают хищные рыбины совсем другого калибра. Некоторые улавливают расходящиеся от этих монстров волны, другие и не догадываются, отчего начинаются войны, рушатся банкирские дома и скоропостижно умирают высокопоставленные чиновники. Но скрывающиеся во тьме игроки вовсе не тщеславны: громкие титулы, ордена и всеобщее восхищение не для них. Они просто делают свою работу. И если об этих людях мало кто слышал — значит, работа сделана хорошо.

Бродячего проповедника, по случайному совпадению приехавшего в Ронев накануне, я нашел неподалеку от рынка. Все необходимые бумаги к этому времени уже были оформлены, золото получено, да и съехать с постоялого двора удалось весьма быстро — благо хозяин такому повороту событий был безумно рад. Так что, наскоро перекусив, я пешком отправился к отделению королевской почты, откуда через несколько часов должна была отъехать карета в Сарин. Времени в запасе пока оставалось в избытке, так почему бы не прогуляться по городу? И что с того, что Ронев — провинциальная дыра? Все лучше, чем напиваться дрянным пивом или разбавленным вином на постоялом дворе. И реши кто-то присоединиться ко мне в прогулке по городу — незаметно, следуя где-нибудь в отдалении, — он бы, несомненно, уверился, что господин экзорцист просто-напросто пытается убить время. Отчасти это была чистая правда, но только отчасти…

— Век человеческий недолог, и оттого люди увлекаются плотскими радостями, забывая о бессмертии души. А ведь только исполнение заветов Святых может даровать достойное посмертие, — вещал взобравшийся на сооруженный посреди широкого пустыря помост одетый в какое-то застиранное рубище бородатый и нечесаный проповедник.

Собравшихся послушать его увещевания было не так уж и мало — лениво переговариваясь между собой, месили раскисшую от дождя грязь десятка три горожан. Откровения старца они в большинстве своем пропускали мимо ушей — просто для такой дыры, как этот городок, приезд бродячего проповедника с кучкой своих последователей служил не самым худшим развлечением.

— Какая чушь! — устало вздохнул я, и стоявший на краю пустыря мужчина в промокшей войлочной шляпе, в башмаках со стоптанными деревянными подошвами и в залатанном сером плаще кивнул, соглашаясь с моими словами.

— Он слишком вольно трактует откровения преподобного Модеста Оражского. — Мужчина, решив, что нашел благодарного слушателя, двинулся рядом со мной по переулку. — Эти откровения и сами по себе не носят канонический характер, а в таком изложении не могут применяться вовсе. Я неоднократно обращал на это внимание достопочтенного Огюста, но он не желает прислушиваться к гласу рассудка!

— О! Так вы знакомы с проповедником? — хмыкнул я и огляделся по сторонам.

— Так и есть. — Мужчина обернулся к оставшейся в отдалении толпе и поджал губы. — Какого черта ты сюда приперся?