Мга

Наконец, он опомнился, пошёл куда-то, хотя кваса так и не купил. Гай совершенно забыл, что шёл на самом деле за монастырским квасом, а теперь просто брёл по улице, бормоча себе под нос: «И никуда я не пойду, особенно, когда стемнеет… С чего это мне куда-то идти? С какой такой радости мне вообще связываться с этой большой дамой, которая назвалась репетитором? Чего это мне с ней репетировать?».

Уже совсем стемнело, когда Гай решил, хоть и без кваса, но всё-таки вернутся домой. Начинало накрапывать, и явно не собиралось так просто заканчиваться. В этой мороси чувствовалась затаённая сила, которая обещала вот-вот взорваться изнутри и хлынуть вполне себе приличным дождём.

В тихом обычно дворе происходила какая-то возня, это слышалось сразу на выходе из арки, сквозная труба которой одновременно гасила звуки при выходе на улицу и усиливала их в сторону двора. В её проёме серебрились нити всё-таки разошедшегося дождя, он шумел, уже не просто падая на листву, а булькал пеной тут же скопившихся луж.

– Чё, ломается шизуха?

Гогот.

– Она по ходу совсем с катушек слетела. Глянь, совсем готовенькая…

– Чёрт, эта рубашка, приклеенная что ли…

Фонарь почему-то не горел, и всё, что Гай заметил, это тёмные тени. Три или четыре глухих силуэта и один почти прозрачный, светлый. Лида сама по себе светилась изнутри мягким серебряным светом, неловко вжимаясь в стену, скрываясь от тянущихся к ней тёмных рук. Она молчала, не пытаясь даже отбиваться, просто закрывалась невесомыми ладонями.

Это можно было объяснить только тем, что он не совсем ещё выздоровел, иначе, зачем Гаю кидаться в гущу этих тёмных силуэтов, в жуткую кучу протоплазмы, из которой то тут, то там выдвигались ложноножки и ложноручки? Сознания хватило только на то, чтобы машинально схватить с земли обломок кирпича – то, что попалось под руку. Он видел, как в медленном тягучем сне: мерзкие щупальца-ложноручки задирают ночную рубашку на Лиде, и тёплое сияние распространяется от её обнажённого живота и плотно сжатых бёдер, сутулые спины и прерывистые дыхания, уже почти хрипы, всё это приближается и приближается, пока он летит прямо в центр тугого узла, исходящего похотью – липкой, потной и вонючей. Где-то на периферии сознания над всей этой безобразной картиной в мареве исходящего паром дождя возникло тонкое женское лицо, похожее на лицо Лиды, но другое – тёмные узкие глаза, ввалившиеся скулы, чувственные ноздри, раздувающиеся от волнения. Лик парил над обескровленным темнотой двором, словно луна, которая так и не показалась ещё из-за туч.

– Вот лярва, – раздалось в голове у Гая одновременно с глухим стуком и болью, наступившей внезапно. Женский лик дёрнулся, рассыпался на мелкие рванные клочки, и Гай упал на землю, прямо под ноги распалённых собственной безнаказанностью выродков, и тут же захлебнулся болью: в бока и живот резко вошли удары тяжёлых ног. На мгновение ему малодушно захотелось перемотать время к тому моменту, когда он схватил обломок кирпича, прежде, чем ринутся в изначально фатальный для него бой, а потом и эта мысль оборвалась.

Так же резко удары прекратились. Над Гаем, скорчившимся на мокрой и грязной земле, раздался крик. Не торжествующе-злобный и упивающийся властью, а испуганный вопль, дерущий чью-то гортань. Глухо ухнул кто-то из избивавших Гая отморозков. Что-то просвистело над ним и шлёпнулось о ближайшую стену. А потом стало сразу свободно и тихо. Гай открыл глаза. Эхо от топота ног, затихающее в арке, бледная, как луна, Лида, светящаяся обнажённой кожей. Около Лиды – кто-то невысокий, но статный, в тёмном старинном плаще с пелериной, укутанный в него так, что не видно ни ног, ни глаз.

– Кто здесь? – растерянно сказала Лида. Она вскинула руки перед собой и водила пальцами словно слепая прямо над головой склонившегося к её ногам чёрного человека.

– Лидушка, – наверное, Гаю показалось, что незнакомец всхлипнул. – Лида, это я.

Его голос был подобен ливню. Бархатный баритон, мужественный и приятный. Но девушка, кажется, его не услышала.

– Кто здесь? – повторила Лида, пальцы её продолжали перебирать воздух.

– Ты не слышишь меня, Лидушка? – руки незнакомца тянулись к девушке, но словно натыкались на невидимое стекло. Это чувствовалось ещё более пугающе, чем недавняя стычка. – Где ты? Я не могу дотронутся до тебя.

Гай забарахтался в грязной хляби, с трудом пытаясь подняться. Тело, на секунду получившее эйфорию от того, что перестали сыпаться новые удары, взорвалось болью от уже полученных. Он испугался, но больше не за себя, а за то, что эти подонки что-то сделали с Лидой такое, от чего она ослепла.

– Лида, – крикнул он, и девушка наконец-то оторвалась от стены, ринулась к нему, пугающе игнорируя своего настоящего спасителя.

– Это вы! – она повалилась перед ним прямо в слякоть на колени, и дождь тут же смыл грязь с её рук и лица. – Вы спасли меня!

Гай вспомнил свою бесславную атаку и умоляюще посмотрел на поникшего человека в длинном плаще. Тот теперь не пытался что-либо сказать Лиде или Гаю, он просто смотрел на них странным, долгим взглядом. Обречённым.