Мга

Пустынные переулки, соединяющие извилистыми путями ветхие дворики, в сумерках выглядели таинственными, открывая Гаю свою другую, оборотную сущность, не заметную при дневном свете. Он специально не стал сворачивать на людные улицы, где человеческий поток мельтешит в свете огней. Спутанные дебри изнанки цивилизации, ликующей по ту сторону пути, освещались луной и иногда – редко и робко одиноким светом двух-трёх окошек, теплящимся в домах, мимо которых он проходил. Настроение было под стать этой ни к чему не обязывающей прогулке. Гай жмурился на ходу от какого-то ему самому непонятного удовольствия, и уже не замечал, что бормочет себе под нос вслух и довольно громко:

– Сказать «Дарю Надежде Павловне Кохановой»? Господи, как я могу совершенно неизвестную мне девушку подарить какой-то Надежде Павловне? И кто такая эта Коханова, объясните мне, если сможете…

Он даже не заметил их сначала. Поднял глаза, только когда услышал:

– А он и правда не в себе, кажется… Вот олень!

Глава восьмая. Вечер под знаком чёрных лагиров

Они преградили дорогу. Один постарше, с аккуратной стрижкой, но уже седыми висками, и с ним – двое. Ещё совсем салаги, из тех, которые на подхвате просто выполняют заданную работу, не интересуясь, что и зачем они делают. Выражение глаз у всех троих было абсолютно одинаковое – скучное, тупое, никакое, и это делало их похожими, словно все трое – родные братья. В Гае сразу включился сигнал «опасность», он понял, что стоят они тут, лениво переминаясь с ноги на ногу, по его душу.

И тут же тот, который постарше (Гай про себя моментально начал называть его «дядькой»), вздохнул угрюмо и даже как-то отдалённо сочувственно.

– И что ты думал, Гаевский, пацаны тебя не найдут?

Голос дядьки интонацией сразу напомнил тот, телефонный. Гай отвечать не собирался, тем паче – вступать в дискуссию. Он просто развернулся и побежал. Ни о чём не думая, даже не оглядывался, уверенный, что за ним пустилась погоня. В тишине и сонном запустении виляющих переулков раздавались только тяжёлые шаги бегущих, и эхом несло между плотно застроенными домами отголоски прерывистого дыхания. Все молчали, экономя силы.

Хлынул ливень. Внезапно, без предупреждения. Улица мгновенно опустела. В одну минуту исчезли весёлые гуляющие, на столиках уличных кафешек вода заливала недопитые кружки с пивом и бокалы с вином, лёгкие пластиковые стулья опрокинулись в спешке. Над всем этим безобразием вдруг перекинулось белое молоко – лунная радуга, невозможная в городе. И тут же приоткрылась дверь в одном из старых длинных домов, что кишели плотно всевозможными конторами. Там кто-то, смутно очерченный в пелене дождя, поманил Гая. Он рванулся к приоткрывшейся двери и уже на последнем вдохе влетел в дом.

Гай бывал здесь раньше. На первом этаже покупал сигареты в небольшом ларёчке, а на втором, в тесном закутке, готовили вкусную шаурму. В этой уютной двухэтажной норе, вместившей в себя множество всяких разных организаций, где-то рядом с шаурмичной за закрытыми дверями располагались даже закрытый ночной клуб и букмекерская контора.

Но теперь весь первый этаж занимала гардеробная. На рогах вешалок – витиеватых, похожих на огромные старинные канделябры, висели тёмные, длинные плащи какого-то древнего покроя, некоторые, кажется, даже с пыльными пелеринами.

Дверь захлопнулась от сквозняка, и на Гая разом опустилось облако совершенно инородных запахов. Нездешнего табака, незнакомого парфюма, экзотической, необработанной древесины – запахи устойчивой, ежедневной, добротной роскоши. Но сквозь всё это кружащее голову непривычное великолепие тянуло тошнотворно и тревожно почему-то разлагающимися морскими водорослями. Затхлой стоячей водой.

Когда Гай немного пришёл в себя, он заметил около лестницы, ведущей на второй этаж, высокого джентльмена. Незнакомец, с улыбкой взирающий на задыхающегося парня, весь – от приглаженной чем-то блестящим старомодной, но тщательно уложенной причёски до носков сверкающих туфель – являл собой образец светского молодого человека. Правда, свет этот остался, судя по всему, где-то в далёком прошлом.

На нём прекрасно сидел отлично сшитый пиджак из светлой тонкой ткани, специально небрежно распахнутый, чтобы рассмотреть подобранный со вкусом жилет с кармашком, из которого свисала цепочка, кажется, от очень дорогих, антикварных часов. Туго накрахмаленный белоснежный пластрон венчался щегольской лентой с плоским бантом, а на брюках песочного оттенка не наблюдалось ни единой складочки. Гаю стало даже неловко за свой грязный и совершенно промокший вид. Он услышал взвизгивающий женский смех откуда-то со второго этажа, и подумал, что явно попал на какую-то приватную костюмированную вечеринку.

Забарабанили за спиной Гая в дверь, и он растерянно посмотрел на старомодного пижона. Тот указал ему рукой в светлой, плотно облегающей перчатке на лестницу, и Гай единым махом одолел все ступени, ведущие на второй этаж.