Они пришли на смотровую площадку. Ольга положила руки на гранитные перила и посмотрела вдаль. Налетел ветер, растрепал волосы. Она обняла себя за плечи и зябко поежилась. Вязаная кофта была теплой, но не защищала от ветра. Столько женственности было в ее озябших плечах, сильных и хрупких одновременно.
— Холодно? — спросил он.
— Здесь всегда ветрено.
Он обнял ее, закрыл собой от ветра, взял ее похолодевшие руки в свои.
— Ты сказал, что тебе не нравится Москва-Сити. Смотри, вон Москва-Сити, маленький островок, а все остальное — Москва, такая же, как и раньше.
— Москва — там, далеко, а ты — рядом. — Он убрал с ее щеки темную прядь, завел за ушко с маленькой аккуратной сережкой, и поцеловал в щеку. — Не хочу думать ни о чем кроме тебя.
— Не надо, — поежилась она. — Здесь люди.
— Здесь ты…
Он лепил на ее кожу поцелуи как лепестки, она больше не сопротивлялась и принимала его ласки, купаясь в них как в лучах славы, подставляя им шею, лицо. Он собрал ее волосы, поднял к затылку и поцеловал ее в пушистые волосы, потом ниже. Ей было неловко, и она закрыла глаза, чтобы никого не видеть. Она мечтала о ласках, но не представляла, что они так чудесны. Она держала его руки на животе, не пуская на грудь.
На них обратил внимание пожилой иностранец и перевел камеру с Лужников на ее лицо, на котором алели пятна первой, еще девственной чувственности.
Они не заметили, как солнце заволокло тучами, как голубое затянуло серым, и очнулись только когда на них упали первые капли дождя. После поцелуев, как после сна нужно время, чтобы вернуться к действительности. Они оглянулись. Смотровая площадка быстро пустела. Торговцы закрывали свои лотки пленкой.
Дождь превратился в поток. Зудин схватил ее за руку и они побежали к деревьям. Они стали под дерево, но листва только распустилась и была слабой защитой от дождя. Зудину было нечем ее укрыть. Ее продрогшие груди смотрели на него через мокрое платье.
Дождь кончился также неожиданно, как начался. Они промокли до нитки; на ресницах дрожали капли воды, они улыбались и тянулись друг к другу мокрыми лицами. Он прижал ее к себе, чтобы хоть немного согреть, и услышал ее юное сердце.
— Пошли. Пора.
— Пошли, — кивнула она.
Он взял ее за руку, и они пошли к высотке. Солнце засверкало в молодой зелени и в мокром асфальте. Они шли прямо по лужам и держались за руки. Дождь сделал их словно нагими, одежда прилипла к телу, но они не чувствовали холода.
Глава XII
12
Зудин проснулся от того, что в ванной шумела вода. Ромашка уже проснулась. Он открыл глаза. Спальня была наполнена интимным полумраком, шторы опущены. Ромашка вернулась в спальню и включила телевизор. Было приятно смотреть на ее утреннюю красоту, укутанную в махровый халат. Она села на край кровати и стала собирать волосы к затылку, двигая круглыми локтями, собрала и заколола в хвост. Края халата оттопыривались, оголяя ее свежее блестящее тело.
Ему захотелось. Она нагнулась, разглядывая свои ноги. Он схватил ее и повалил на себя.
— Пусти!
— Я хочу тебя…
Она поправила халат и посмотрела на него. Он взял ее руку, которая показалась ему безвольной.
— Я боюсь, — сказала она.
— Чего?
— Что ты изменился ко мне.
— С чего ты взяла?
— Из-за нее.
— В смысле?
— Мы же…
— Стой, — он откинул с себя одеяло, сел и, положив локти на колени, сцепил пальцы. — Она что-то для тебя значит?
— Ничего. Абсолютно. Это было просто…
Он закрыл ей ладонью рот.
— Просто эксперимент. Она игрушка. Как вибратор.
— Да, — она легла ему на плечо, обняла.
— Есть только ты и я. А остальное, это как приспособление. Без чувств. Понимаешь? Если у нас есть какая-нибудь фантазия, почему бы это не попробовать? Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— Да, — прошептала она, прижимаясь к нему.
У Зудина было много женщин, но ни одна не давала ему таких эмоций. С Ромашкой он будто проваливался во времени. Начинали с нежности. Прикосновения и поцелуи. Они не думали, что они два совершенных творения, а просто знали, что красивы и верили в красоту того, что делали. Ее прекрасные глаза затуманивались, веки опускались, а его — распространяли свой холодный свет по ее лицу, по всему телу. Их поцелуй был таким, словно они пили друг из друга, припав устами к устам, утоляли жажду, лобзая горлышко сосуда. Ее прекрасное лицо розовело, она снимала трусы, задирала платье и раздвигала свои роскошные бедра, словно разводной мост. Каким же совершенным было у нее тело.