Мгла моего сердца

— Это не я… не я…

— Ага! — щелкнул пальцами второй. — Значит, вы утверждаете, что убивала ваша подруга Надежда Викторовна Коневская?

— Нет, — собралась и ответила твердо. — Мы не убивали!

Охнула, получив пощечину. Больно!

— Отвечай, кто из вас это сделал! — и снова удар, голова дернулась в другую сторону, из разбитой губы потекла кровь.

Я всхлипнула и, не обращая внимания на шум в ушах и мельтешение перед глазами, в который раз повторила:

— Это не мы…

— А где были вы? — голос второго слышался нечетко, будто издалека.

Я открыла глаза, немного поерзала, пытаясь устроится удобнее на жестком стуле.

— Москвина, не спите! Рано еще! — посмеиваясь, указал первый полицейский.

Рискнув посмотреть, я заметила третьего, более молодого полицейского, который вел протокол. Он поднял взгляд, и я сумела заметить сочувствие в его глазах. Искра надежды мелькнула и пропала — кто он такой? Вряд ли парень сумеет помочь!

— Итак, Елизавета Алексеевна, расскажите свою версию того, что произошло позапрошлой ночью на съемочной площадке фильма «Обрученные на рассвете?» — подавшись ко мне через стол, вполне вежливо попросил первый, и я, не зная, что сказать, тихо спросила:

— С самого начала?

— Конечно! — второй снова подскочил ко мне, обдавая запахом пота и дешевого табака.

Отвернувшись, чтобы не видеть его перекошенного от ярости лица, я заговорила, тщательно подбирая слова, придерживаясь той версии, что мы с Надюшей придумали для Андрея.

— Мы встретили Эвелину второго июля в торговом центре, куда зашли за покупками… — старалась, чтобы голос звучал уверенно, усиленно делала вид, что вспоминаю события. А вот плакала по-настоящему, рассказывая, как спасалась от насильника. Роль негодяя досталась кому-то из съемочной группы, придумала наугад, выбрав среднестатистического молодого человека.

— То есть вы утверждаете, что вас пытались изнасиловать? — скептически усмехнувшись, поинтересовался первый.

— Так и было!

— О, слышь, Толян, у нашей Лизки голос прорезался! — второй навис надо мной, и меня опять затошнило.

Отвечать ничего не стала, опустила взор, рассматривая рисунок на истертом паркете. Тот полицейский, что избрал для себя роль «плохого», резко схватил меня за волосы и дернул. Показалось, что с меня снимают скальп. Я думала, что уже испытывала адскую боль? Как же жестоко ошибалась! Вот она, самая настоящая, жуткая, все усиливающаяся боль! Глаза застилала кровавая пелена, и даже когда мужчина отпустил, боль не ушла, и мне хотелось кричать.

Рыдая громко, в голос, я никак не могла остановиться, пока не получила очередную оплеуху.

— Угомонись, истеричка! — приказал «плохиш», а тот, что притворялся хорошим, великодушно протянул бумажный носовой платок. Явно издевался!

Я перестала рыдать, только мелко дрожала и всхлипывала. Платок мне кинули на колени, а затем предложили:

— А теперь, девочка, не упрямься. Видишь ли, у моего напарника нервы ни к черту. Хочешь, он выйдет?

Я тупо взирала на полицейского, пытаясь осознать, чего от меня требуется.

В ушах звенело, боль не отступала, и мне хотелось лишь одного, чтобы меня оставили в покое, пусть даже запрут в камере с зелеными, нагоняющими тоску стенами.

— Будем разговаривать? — мне и в страшном сне не могло присниться, что стражи порядка будут разговаривать со мной именно таким тоном.

— Я устала, — выдала чистейшую правду.

«Хороший» полицейский тяжело вздохнул, сжал переносицу, будто задумался, покачал головой.

— Ну раз не хотите, то… — перевел выразительный взор на «плохиша».

Тот злорадно усмехнулся, но мне уже было все равно, кое-как собравшись с силами, я села прямо.

— Елизавета, вы меня расстраиваете, режете без ножа, — снова нарочито горестно вздохнул первый.

— И вы меня, — не дерзила, лишь высказала вслух то, о чем думала.

— Встать! — прозвучал очередной приказ, но я не смогла подняться, силы кончились, и ноги не держали, становясь ватными.

— Давай! — махнул рукой первый и отвернулся от меня, делая вид, что занялся другими делами.

Я приготовилась, что мне снова причинят боль, съежилась, зажмурилась, начала считать, чтобы не думать, не жалеть себя, попытаться отрешиться.

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, — хотелось забиться в уголок, чтобы меня не трогали. — Девять, десять… — остановилась, когда поняла, что внезапно замерзла.

Открыла глаза и оторопело заметила, как изо рта при дыхании вырываются облачка пара. Вздрогнула, повернулась, затряслась сильнее. В воздухе в предрассветных солнечных лучах, пробирающихся сквозь оконное стекло, падали снежинки, кружась, они ложились и таяли на полу. Полицейские не двигались, на лицах всех троих читалось изумление. Я задыхалась, будто пробежала пару километров, но не могла насмотреться на колдовское зрелище.

Дверь распахнулась от резкого удара, и я мгновенно прижалась к спинке стула, так и не сумев подняться, чтобы броситься прочь. Да и куда убежишь, когда на пороге стоит ухмыляющийся Айвен.

— Не ждала? — издевательски вопросил он.