Я же не разделил их восторгов. Скорее задумался, почему их ничего не насторожило? На пароме с нами ехало много туристов. Где же они остановились, если не в единственном отеле в городе?
И без того тусклые лампы несколько раз моргнули и погасли. Катя взвизгнула, и даже я издал тихий вздох.
– Прошу прощения, – всё так же безмятежно продолжал Иван. – Должно быть, выбило пробки. Сами понимаете, влажность и всё такое.
Уверен, что мои спутники заметили бы, как я вскинул бровь, услышав такое объяснение.
– Я провожу вас до номеров, – произнес он в озарении тёплого, но тусклого света. Я и не заметил, когда консьерж достал откуда-то старинный фонарь и зажёг там резную свечу. – А потом займусь электричеством.
Мы шли по коридору под тревожное потрескивание свечи, отбрасывая асимметричные тени на стены, увитые терновником. Нарисованным, разумеется. Но сейчас, в этой полутьме, поддёрнутой туманной дымкой, он казался настоящим. Я даже не удержался и провёл рукой по стене, представляя, как уколюсь о черный шип, как капля крови, будто маленький рубин, выступит на моем пальце, как рана отзовётся ноющей болью.
– Этот особняк построил Иоганн Пинч, – неожиданно для нас протянул Иван. – Он занимался рыбным промыслом и был главным городским меценатом.
– Здесь был его дом? – с придыханием спросила Катя.
– Нет, в этом здании размещалась контора, а дом стоял чуть выше, на утёсе.
– Почему стоял? Он не сохранился? – уточнил Дима, поправив очки, чем вызвал очередную теневую рябь на стенах. Вздрогнув и затрепетав, словно в агонии, те поползли по вверх по тернистым лозам и скрылись под арочным потолком. Я загляделся на них и немного отстал.