Мгновенье - целая жизнь. Повесть о Феликсе Коне

— Хорошо, — смущенно сказал Феликс. — Я снимаю свое возражение. А что ты скажешь о Пацановском, о Гандельсмане, о художнике Барановском?

— Стас и Вацлав, по-моему, люди неглубокие, к тому же позеры, а Барановского я знаю очень мало. Угрюм, замкнут, но, кажется, человек серьезный. Надо поговорить по душам…

— За Пацановского я ручаюсь, Людвик, — твердо сказал Феликс, — а насчет Гандельсмана решай сам.

— Ладно, — согласился Савицкий, — подумаем. Но будет правильно, если мы пригласим в кружок рабочих…

— У тебя есть знакомые?

— Да. Есть надежные ребята. Особенно двое — Ян Пашке и Михал Оссовский. Это для начала, а там посмотрим. И еще, Феликс, я хочу, чтобы ты прочитал вот это… — Савицкий снял фуражку и вынул из нее несколько тонких листков бумаги с густо отпечатанным на них текстом.

— Что это? — холодея от восторга, спросил Феликс.

— Программа польских социалистов.

— Как она к тебе попала?

— Это вопрос несущественный, — неопределенно ответил Савицкий. — Впрочем…

— Можешь не говорить, — перебил его Феликс, — я и сам знаю, его передал тебе Казимеж Пухевич. Мне Плавиньский говорил о нем.

— Да, ты прав, — просто сказал Савицкий. — И тебя, конечно, нет нужды предупреждать, что все должно остаться между нами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Выпускной бал в Марнииском институте был в разгаре, когда Феликс, предъявив пригласительный билет швейцару, быстро поднялся по широкой мраморной лестнице, устланной голубым ковром. На втором этаже он вошел в раскрытые двери актового зала и остановился. Глаза его скользнули по устало блестевшему паркету. В глубине залы на возвышении он увидел живописную группу институтского начальства и гостей, расположившихся вокруг ненавистного всей Варшаве обер-полицмейстера Бутурлина, и отвернулся.

Воспитанницы института чинно сидели на стульях вдоль незашторенных окон, а справа от двери, у колонн, толпились приглашенные на бал партнеры для танцев. Феликс отличался характером общительным и потому нашел здесь много знакомых и приятелей. Вон в позе Дантона со скрещенными на груди руками стоит его одноклассник Стас Пацановский. Людвик Савицкий, у которого на лбу написано, что это будущий гений, озабоченно беседует с кандидатом прав Казимежем Пухевичом. Казимеж недавно выкарабкался из Цитадели и теперь в качестве самого популярного в городе человека на всех взирал свысока, то и дело солидно поправляя пенсне в золотой оправе.

— Бог, создавая поляков, слишком поусердствовал над моделью женщины, — громко говорил на возвышении Бутурлин, адресуясь к высокой красивой молодой женщине, преподающей в институте математику, — вот почему у поляков представительницы прекрасного пола так очаровательны… — Генерал даже покраснел, почувствовав великое удовольствие от того, что благополучно добрался до конца столь трудной фразы.

— Вы нам льстите, ваше превосходительство, — ласково сказала преподавательница математики, но удивительно синие и глубокие глаза ее остались бесстрастными и далекими ото всего, что они здесь видели.

— Увы! — покачал своей квадратной сановной головой Бутурлин. — По отсутствию красноречия я и в малой степени не воздал должное вашей красоте…

Его превосходительство споткнулся, не зная, в какую сторону повернуть игривую, как ему подумалось, мысль, чтобы не показаться нескромным, но прекрасная молодая дама, воспользовавшись заминкой, извинилась и сошла с возвышения.

Феликс инстинктивно обернулся и увидел, как прямо на него быстрым ровным шагом шла высокая синеглазая красавица. Он узнал в ней классную даму и преподавательницу математики Александру Ентыс, подругу его сестры. Она подошла к нему, мягко улыбнулась и, взяв под руку, подвела к невысокой и хрупкой на вид девушке с круглыми карими глазами, с припухлыми губами, с родинкой на левой щеке.

— Розалия, — сказала классная дама, — этот юноша — брат моей несчастной Хелены, о которой мы сегодня с тобой говорили. Феликс, поручаю вам мою воспитанницу и надеюсь, что вы не заставите ее скучать. А меня прошу простить. По долгу службы, — добавила она тише, — я должна развлекать гостей, которых куда охотнее послала бы ко всем чертям!..

Розалия и Феликс одновременно улыбнулись последним словам классной дамы, так не вязавшимся с ее чопорным и строгим видом, и эта обоюдная улыбка как-то сразу расположила их друг к другу.

Одетый в узкий черный смокинг, Феликс танцевал легко и красиво и видел, что это нравится его улыбчивой партнерше. В перерыве между мазуркой и вальсом Розалия спросила:

— Вы, очевидно, в университете?

Феликс смутился и какое-то мгновение молчал. Стоявший поблизости Савицкий обернулся к ним.

— Извините, пани, — сказал Людвик с полупоклоном — но я, рискуя навлечь на себя неудовольствие моего друга, отвечу за него: выпускные экзамены в нашей богом хранимой второй классической гимпазии нам еще предстоят.

Савицкий, отделавшись еще одним изящным полупоклоном, удалился. Розалия глядя снизу вверх на Феликса смеющимися глазами, спросила:

— Так вы гимназист?

— А вам бы хотелось, чтоб я был приват-доцентом?! — сказал он.