— Я скучал по тебе, приятель.
— Мне, знаешь ли, тоже как–то тошно оттого, что меня никто не достаёт, даже какой–то сраный лекаришка и тот пускает по мне слёзу. Фу, какая пакость. — Алгорн вытер рукавом воображаемую слезу и озорно подмигнул друзьям.
Он, надо заметить, так и остался в той самой одежде, в которой и погиб, только смотрелась она слишком уж новенькой и чистой по сравнению с тем видом, что имела при жизни. Сапоги помнится, вечно были в грязи, штаны протёрты на одном колене, а на куртке имелось несколько прорешин. Теперь же всё это исчезло, сияло первозданной чистотой и новизной.
— Э–э–эй, постойте. Я что, чего–то недопонимаю? Ты же сказал, что это был последний раз твоего явления на грешную землю, тогда, когда выпросил у меня свой первый и последний поцелуй. — Вмешалась в их разговор растерянная до невозможности Топаз.
— А я пошутил. — Нагло улыбнулся Алгорн прямо ей в лицо. — Фиг вы теперь от меня отделаетесь.
— Ах ты, гад ползучий. — Топаз уже хотела, как и раньше запустить в него сапогом, перед этим стащив его с ноги, но, посмотрев на разгулявшийся ветер и здраво рассудив, что всё равно в него не попадёт, а вот ногу отморозит (это точно!), запустила в него свой шапкой ушанкой, что по–прежнему держала в руках, принципиально отказываясь надевать, сей головной убор на голову. Но и она, что и следовало доказать, пролетела сквозь Алгорна, шлёпнувшись в присыпанную снегом грязь позади него. — Я рада, что ты снова с нами, обормот. Ну, чего стоишь? Обними же меня, остолоп, у меня же у самой это не получится.
Алгорн, расплывшись в улыбке, подхватил её шапку с земли, крепко обнял девушку, нахлобучивая ей на голову, сей ненавистный головной убор, как она не вырывалась и не кричала в знак протеста. В итоге, конечно, вся эта возня закончилась смехом, и обида Топаз исчезла безвозвратно, а сейчас пока и Кий и Алгорн получили по парочке увесистых снежков, а точнее их получили Кий и стенка за спиной Алгорна.
С тех самых пор бывший разбойник уходил–приходил, и, сопровождая друзей, летел по воздуху рядом с ними, когда ему заблагорассудится, иногда видимый для всех, иногда, когда того требовали обстоятельства, только для своих товарищей, а порой и не видимый, как для тех, так и для других.
Когда они в очередной раз расположились на ночлег, уже не в этом городе, а где–то далеко за его пределами, Топаз решила обсудить с Алгорном его настоящую жизнь, если её теперь так можно было назвать, то есть узнать всё то, что её когда–то так беспокоило.
— Алгорн. — Топаз наконец–то не только натянула свою шапку–ушанку на голову, но и подвязала завязачки под подбородком. Ветер, мороз и снег не оставляли место для компромиссов. — Послушай, а где ты теперь, в ирии?
Бывший разбойник покачал головой, беззастенчивая наворачивая жратву, которую ему было кушать не обязательно, а вот его друзьям она приходилась бы как нельзя кстати. Топаз недовольно хмурилась. Кий крепко спал, иначе бы обязательно прекратил это безобразия. У Топаз же совесть не позволяла это сделать, ведь Алгорн отдал за неё жизнь, а она вдруг да пожалела ему каких–то харчей, которых, между прочим, с каждым укусом становилось всё меньше и меньше. А бессовестный Алгорн в открытую пользовался этой её слабостью.
— Я не в ирии, я теперь везде, но в основном у вил. Помнишь, мы когда–то шептались с ними, так вот мы договорились, что если мне придётся погибнуть раньше, чем я стану ни на что не способным стариком, они с моего позволения заберут меня к себе. А я, знаешь ли, как–то ничего не имел против данного предложения. Ты ведь знаешь, женщины, тем более, хорошенькие, моя извечная слабость.
— Никто в это не сомневается. — Пробурчала девушка, натягивая одеяло ещё больше на голову.
Снег и не думал останавливаться, пойдя ещё несколько дней назад, он навалил уже такие снежные сугробы, что в пору было их лошадей в сани запрягать, а так их способность передвигаться снизилась, чуть ли не в два раза.
— Что ревнуешь? — Довольно спросил Алгорн.
— Было б кого, а то бездушного призрака.
— А вот это ты зря. — Обиделся Алгорн, да так серьёзно, что наконец–то отложил в сторону их походную сумку с провизией, хотя, может быть, он уже просто всё в ней сожрал. — У меня очень даже есть душа и я по–прежнему к тебе неравнодушен.
— Ладно, извини. — Поспешила исправить положение Топаз. Ей не спалось и если сейчас разбойник уйдёт, ей придётся коротать время в одиночестве, так как если разбудить Кия тот полезет в сумку с провиантом, ну, чтобы перекусить, и там его будет ждать большой сюрприз, другими словами, там его вообще ничего ждать не будет. Поди, потом, объясняй ему, куда вся провизия подевалась, нет, лучше уж отложить неприятные объяснения на неопределённый срок, то есть до тех пор, пока он сам не проснётся и не обнаружит пропажу. Короче, пусть всё идёт своим чередом.
— Извиняю. А за что?
— Ну и за бездушного призрака и вообще, — она на мгновение замялась, — за законченную жизнь.
— Да брось ты, что это ещё за законченная жизнь, это ещё только начало. Да я ещё переживу вас всех вместе взятых.