Мгновение до безумия (СИ)

========== 5. Чайковская в стране обломов ==========

Увидев преподавателя по географии, я опешила и застыла как истукан. Срочно нуждаюсь в ударе дефибриллятором, иначе так и не сдвинусь с этой точки, стоя с выпученными глазами и открытым ртом.

— Чайковская, если ты не подашь признаков жизни — повезу в больницу: спасать от отморожения, — впервые он награждает меня таким пронзительным взглядом, который, как мне кажется, совсем неприсущ учителю.

Вот честное слово, не узнала бы его, если не это «Чайковская»: так меня называет только один человек. Другие преподаватели обращаются по имени. Стою такая и думаю, что надо бы начать подавать признаки жизни, иначе решит, что у меня с кукушкой не всё в порядке. Лично я так и подумала, если бы наблюдала эту картину со стороны.

Он сидел верхом на мотоцикле. Такого красавца раньше не видела. Огромный тёмно-синий агрегат. Просто пищать от восторга и остаётся. И Станислав Алексеевич, которого в данном амплуа обозвать словом «учитель» язык не поворачивался. Это явно не тот человек, которого я привыкла видеть в школе.

Он всегда казался правильным человеком, который принимает только идеальные решения. Я, конечно, знала, что он курит с ребятами на переменах, иногда даже, по слухам, позволял себе курить во время урока, но в окно (совесть не совсем потеряна). До этого я не обращала внимание на такие факты, поэтому в моей голове он оставался примерным, знающим своё дело учителем. Хоть он и позволял себе вольничать на занятиях, свой предмет знал отменно, и все слушали с открытыми ртами его рассказы, чему, естественно, способствовала его харизма и умение из скучной истории сделать рассказ, который навсегда останется в твоей черепной коробке.

Продолжаю молчать, а он изучающе смотрит на меня, впрочем, как и я на него. Сидит верхом на своём железном коне и держит в руках мотоциклетный шлем такого же стального, темно-синего цвета. На ногах джинсы, руки обтягивает кожаная куртка, немного расстёгнутая до середины, под курткой виднеется ткань белой кофты. Рукава кожанки немного приподняты, поэтому в глаза бросается татуировка, которую я уже имела честь видеть раньше. Всем своим внешним видом он излучает уверенность и дерзость. Даже в темноте вижу, как в его глазах горит огонёк какого-то авантюризма, а губы изгибаются в язвительной ухмылке.

— Родители дома? — вопрос, который снова вводит в ступор. От него исходит такой напор, что чувствую себя первоклассницей, родителям которой хотят нажаловаться за какую-то шкоду, которую совершила их дочь.

— Нет, они уехали к знакомым, будут завтра вечером, — со стороны выглядит, будто я совершенно не умею врать, но тут я говорила чистую правду. Они действительно укатили в закат, поставив меня перед этим фактом за час до отъезда. Но теперь мне ничего не грозило. Нет родителей — жаловаться некому, а потом он и вовсе забудет — надеюсь на это.

— Замечательно, — улыбка стала ещё более язвительной. Он встал с мотоцикла и поставил его так, чтобы тот никому не мешал. — Тогда имею наглость напроситься на чашечку кофе, — подошёл и встал возле меня и железной подъездной двери.

— Увы, кофе нет, — попыталась изобразить такую же улыбку, но поняла, что стала похожа на человека, у которого парализовало мышцы лица.

— Тогда чай, — только хотела я сказать — он меня перебил. — А если и его нет — воды попью, — вот же настырный какой, меня начинает злить такое поведение.

Казался таким хорошим, порядочным, а сам нахальным образом напрашивается к несовершеннолетней ученице в гости в десять часов вечера. Может, он маньяк? Хотя такую, как я, вряд ли кто-то выберет в жертвы. Обычная по внешности девушка, которая без макияжа, каждодневной мучительной борьбы с волосами, чтобы их уложить, и идеально подобранных вещей, которые подчёркивают достоинства и скрывают недостатки фигуры, ничего из себя не представляет. Да ещё и с огромной уверенностью, что вся жизнь вертится только вокруг неё, как планеты вокруг солнца. Хотя кто знает, что у этих маньяков на уме? Может, именно такие их привлекают?

— Ну же, Чайковская, чего ты зависаешь? Раньше не замечал, что тебе нужно столько времени для осмысления информации, — подколол, заценила. Приложила ключ к панельке на домофоне, следом за тем открыла дверь и пошла к лифту, который, будто мне назло, не работал. Я вздохнула. Жила на шестнадцатом этаже, последнем в этом доме. Всегда казалось, что лифт ломается, только когда он мне нужен. Никто не жаловался на перебои в его работе — никто, кроме меня. «Хоть редко, хоть в неделю раз, он не работал, пид*рас», я, конечно, люблю творчество Пушкина, но тут другие слова в голову не лезли.

— Какой этаж? — спросил Станислав Алексеевич, жестом руки пропуская меня вперёд по лестнице.

— Последний, — обречённо ответила я и начала подниматься.

Преследовало ощущение, что вперёд меня пропустили, чтобы оценить вид сзади, уверенна, что чувствую его изучающий взгляд на моей заднице. А может, я просто слишком высокого мнения о себе.