Мгновение истины. В августе четырнадцатого

Вспоминая эти наставления, юнкер напряженно думал, какие же слова нужно сказать в первые минуты знакомства с понравившейся ему девушкой, чтобы вызвать у нее ответное чувство, но ничего путного в голову не приходило.

– Мой брат увлекается поэзией. Только самым близким читает стихи своего собственного сочинения, – вновь бросила брату «спасательный круг» Лиза.

– Неужели? – Глаза подруги загорелись. – Не прочтете ли вы нам свои стихи? – заинтересованно спросила она.

– Мои вирши личные уж очень, – смущенно пролепетал Аристарх. – Хотите, я продекламирую стихотворение моего любимого поэта, Михаила Юрьевича Лермонтова? – предложил он.

– Он, по-моему, тоже из военных, – неожиданно выпалила Лара, явно желая показать свою осведомленность, но, заметив на лице своего нового знакомого удивление, покраснела до корней волос.

– Вы правы. Юнкер Лермонтов учился в нашей Славной школе, – тоном знатока пояснил Аристарх, – здесь, в стенах училища и в кавалерии, уже став офицером, Михаил Юрьевич написал свои самые гениальные стихи о гусарах, о любви и еще много чего…

– …скажем так, не предназначенного для нежных женских ушек, – после небольшой паузы добавил он, чем окончательно заинтриговал девушек, которые не сговариваясь, в один голос воскликнули:

– Прочитайте нам про гусар!

Подойдя к Исаакиевскому собору, юнкер, картинно опершись о колоннаду, не замечая ничего вокруг, с чувством продекламировал:

Гусар! ты весел и беспечен,
Надев свой красный доломан;
Но знай – покой души не вечен,
И счастье на земле – обман.
Крутя лениво ус задорный,
Ты вспоминаешь шум пиров;
Но берегися думы черной,
Она черней твоих усов.

Пускай судьба тебя голубит,

И страсть безумная смешит;
Но и тебя никто не любит,
Никто тобой не дорожит.

Когда ты, ментиком блистая,

Торопишь серого коня,
Не мыслит дева молодая:
«Он здесь проехал для меня».

Когда ты вихрем на сраженье

Летишь, бесчувственный герой,
Ничье, ничье благословенье
Не улетает за тобой.

Гусар! ужель душа не слышит

В тебе желания любви?
Скажи мне, где твой ангел дышит?
Где очи милые твои?

Молчишь – и ум твой безнадежней,

Когда полнее твой бокал…
Увы – зачем от жизни прежней
Ты разом сердце оторвал!

Ты не всегда был тем, что ныне,

Ты жил, ты слишком много жил…
И лишь с последнею святыней
Ты пламень сердца схоронил[5].

Осененный гением великого поэта, а особенно восхищенными взглядами Лизы и Лары, Аристарх самозабвенно купался в лучах славы, когда неожиданно раздался высокий резкий голос:

– Юнкер, вы почему не приветствуете господина благородного офицера?

Баташов запоздало вытянулся в струнку и лихо повернулся на голос. Перед ним стоял не кто иной, как его давний недруг по училищу корнет Шварцман.

– Извините, господин корнет, я вас не заметил.

– Чтобы впредь замечали, я вас примерно накажу! Доложите своему командиру, что я сделал вам замечание! – и, не дожидаясь реакции юнкера, неторопливо скрылся за колоннами собора.

У Аристарха, ошарашенного полученной на виду у девушек явно несправедливой выволочкой, на глазах выступили слезы обиды. Но в следующее мгновение он, быстро придя в себя и стараясь выглядеть как можно более спокойным, сказал:

– Прошу прощения, mademoiselle, мне надо отлучиться на несколько минут.

– Я никуда тебя не отпущу! – заявила Лиза, поняв по лицу брата о его намерении. Одновременно она мертвой хваткой вцепилась в рукав мундира. – Ты забыл, что рара тебе перед поступлением в училище говорил?

Эти слова остановили оскорбленного юнкера. Он отчетливо вспомнил разговор с отцом о долге и чести русского офицера, который произошел между старшим и младшим Баташовыми перед выпуском из кадетки, и усилием воли сумел сдержать свой искренний порыв.

Прекрасно поняв, куда и зачем намеревался отлучиться Аристарх, Лара благожелательно окинула его своим лучезарным взглядом и тихим голосом заметила:

– Рара частенько говорил моему старшему брату Николя, погибшему два года назад на дуэли, что в вопросах чести нельзя опускаться до мелочей и при каждом косом взгляде хвататься за оружие. Но он так и не послушался его совета… – На глазах девушки выступили слезы.

– Об этом же мне постоянно напоминал и мой рара, – признался Аристарх, старясь успокоить Лару. Но девушка была безутешна и, извинившись, поспешно направилась к себе, в Смольный.