Мгновение истины. В августе четырнадцатого

– Господа офицеры – к вашим коням! – впервые услышали долгожданную команду от своих офицеров-наставников бывшие юнкера, а теперь корнеты. Вскочив на коней, которых держали в поводу юнкера младшего курса, они понеслись сумасшедшим карьером в лагерные бараки вне всякого строя, что являлось также старым обычаем. На кроватях бараков их уже ожидала приготовленная лакеями новая парадная форма, в которую все спешно переодевались и один за другим выходили к уже ожидавшим у передней линейки кем-то заблаговременно извещенным извозчикам, готовым доставить новоявленных корнетов и подпоручиков хоть в Питер, хоть на край света.

2

Аристарх прискакал к бараку одним из первых. Спешно надевая свою гусарскую форму, он то и дело ловил на себе восхищенные взгляды товарищей. Окончив училище по первому разряду, он имел право поступить в лейб-гвардию, но предпочел служить в прославленном гусарском полку. И вот теперь, надев коричневый доломан с золотистыми шнурами и краповые чакчиры, он с гордостью возложил на голову черную барашковую шапку с коричневым шлыком, белым султаном и двуглавым орлом.

– Ну как? – неожиданно обратился он к Казакевичу, который, облачившись в серый уланский наряд, с восхищением глядел на преобразившегося на глазах у всех Баташова.

– Да тебя хоть сейчас в бой! – с нескрываемой завистью промолвил Казакевич. – Недаром праотец всех гусар Денис Васильевич Давыдов говорил: «Гусар! Ты весел и беспечен… пиров и битвы гражданин!» Так вот, ты самый, что ни на есть «пиров и битвы гражданин».

Корнеты, удовлетворенно цокая языками и негромко переговариваясь, обступили Баташова. Одни с удивлением рассматривали необычный гусарский зигзаг офицерского погона, другие вертели в руках шапку, любуясь султаном, третьи рассматривали золоченую ленту с надписью «За отличия 14 августа 1813 г.», положенную по форме одежды.

– А ты знаешь, за что гусарский полк получил эту ленту? – стремясь отвлечь всеобщее внимание от молодцеватого красавца-гусара, спросил кто-то из новоиспеченных лейб-гвардейцев.

– Мне ли, внуку гусара, прошедшего Бородино, об этом не знать, – с вызовом ответил Баташов. – 14 августа 1813 года при реке Кацубах завязался упорный бой союзной армии с войсками Наполеона. После того как французские кирасиры из дивизии Себастиани обратили в бегство прусскую конницу, на помощь союзникам пришли гусары Мариупольского и Александрийского полков. Завершили же этот бой полным разгромом французов гусары Ахтырского и Белорусского полков. Пользуясь успехом этого боя, отряд, в который входили гусары Ахтырского и Белорусского полков, под командованием Дениса Васильевича Давыдова превосходным маневром вышел к Дрездену и занял половину города, защищаемого корпусом Даву, – словно заученный урок, с чувством, с толком, с расстановкой гордо продекламировал он…

– Вот это да!

– Вот это настоящий полководец!

– Настоящий герой, – послышались отовсюду возгласы офицеров.

– А вы знаете, что этот ваш герой после захвата Дрездена попал в опалу и был отлучен от войск? А все потому, что не выполнил предписания вышестоящего командования не брать город, а только подготовить торжественное его взятие генерал-адъютантом Винценгероде, любимцем императора…

– Все это правда, господа, – откровенно признался Баташов, – но император вскоре простил его, и Денис Васильевич потом еще не раз показал свои полководческие таланты…

– И не только полководческие, – добавил Казакевич.

– Ну что, удовлетворен таким ответом? – повернулся к гвардейцу корнет Сорокин. – А вот скажи-ка нам, братец, чем может похвастаться твой лейб-гвардейский полк?

Не найдя, что на это ответить, гвардеец заторопился к выходу.

Проводив его долгим, пристальным взглядом, Баташов, обернувшись к окружившим его офицерам и указывая на лежащую на кровати газету, пестрящую жирными призывными заголовками, доверительно сказал:

– Я сегодня, откровенно признаться, думал, что выпуск наш пройдет буднично, без фанфар и парада. Ведь что ни говори, а на Отечество наше война надвигается. Страшная война… И знаете, я был искренне удивлен не тому, что наше производство в офицеры будет ускоренным. Это было ясно как божий день. Я был искренне удивлен тому, что император, несмотря ни на что, не манкировал вековую традицию лично приветствовать офицерское пополнение. Все происходило так торжественно и величаво, словно в былые времена, что я вдруг всей душой и сердцем понял, что с сегодняшнего дня для меня Бог, Царь и Отечество – единое целое, словно божественная Троица. Я понял, главное, что с таким императором нас никогда и никто не победит…

– Да здравствует император!

– Да здравствует Россия!

Неожиданно офицеры в едином порыве торжественно и величаво запели гимн:

Боже, царя храни, Сильный, державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам, Царь православный. Боже, царя храни!

Боже, царя храни! Славному долги дни Дай на земли! Гордых смирителю: Слабых хранителю, Всех утешителю – Всё ниспошли!

Перводержавную Русь Православную Боже, храни! Царство ей стройное, В силе спокойное, – Все ж недостойное, Прочь отжени!