— Если бы ты не остановила автобус, тяжесть давила бы на тебя всё сильнее и сильнее, верно? Тишина бы сгущалась и сгущалась и всё более превращалась бы в пустоту, пустоту, пустоту.
— Да.
— Сеньора, — вмешался в её внутренний диалог мексиканец. — Не правда ли, сегодня прекрасный день?
— Да, — ответила она ему и в то же время своим мыслям.
Пожилой мексиканец довёз её прямо до гостиницы, помог выйти из машины, снял шляпу и распрощался.
Не глядя на него, она кивнула в ответ и, кажется, произнесла какие-то слова благодарности. Словно в тумане, она вошла в отель и вновь с чемоданом в руках очутилась в комнате, из которой ушла тысячу лет назад. Муж по-прежнему был здесь.
Он лежал в вечернем сумеречном свете, повернувшись к ней спиной, и, казалось, он так ни разу не пошевелился за всё то время, пока её не было. Он даже не знал, что она уходила, была на краю земли и снова вернулась. Он даже не знал.
Она стояла, глядя на его шею, на тёмные вьющиеся волоски в вырезе рубашки, похожие на упавший с неба пепел.
Потом она очутилась под жаркими солнечными лучами в мощёном дворике. За прутьями бамбуковой клетки с шорохом трепетала птица. В невидимой тёмной прохладе девушка играла на рояле какой-то вальс.
Она смутно видела, как две бабочки, порхавшие и метавшиеся из стороны в сторону, сели на куст возле её руки и слились вместе. Она чувствовала, как её взгляд неотрывно следит за двумя яркими золотисто-жёлтыми силуэтами на зелёной листве, их расплывчатые крылья бились всё ближе, всё медленней. Губы её шевелились, а рука бесчувственно качалась как маятник.
Она смотрела, как руки её ударили по воздуху, пальцы схватили двух бабочек, сжимая их всё крепче, крепче, ещё крепче. Откуда-то из горла рвался крик, но она подавила его. Крепче, крепче, ещё крепче.
Рука разжалась сама собой. На блестящие плитки патио высыпались две горстки яркого порошка. Она посмотрела вниз, на эти жалкие остатки, а потом резко подняла глаза.
Девушка, что играла на рояле, стояла посреди садика, глядя на неё расширившимися от испуга глазами.
Женщина протянула к ней руку, желая как-то сократить расстояние, что-нибудь сказать, объяснить, извиниться перед девушкой, перед этим местом, перед миром, перед всеми на свете. Но девушка убежала.
Всё небо было покрыто дымом, который поднимался точно вверх, а затем поворачивал к югу, в сторону Мехико.
Она стёрла пыльцу с онемевших пальцев и, глядя в дымное небо, сказала через плечо, не зная, слышал ли её мужчина, лежащий в номере:
— Знаешь… нам надо попробовать съездить к вулкану сегодня. Похоже, извержение что надо. Бьюсь об заклад, огня там будет предостаточно.
«Да, — подумала она, — и этот огонь заполонит всё небо и будет падать вокруг, он сожмёт нас в свои тиски — крепко, крепко, ещё крепче, — а потом отпустит, и мы полетим, обратившись в огненный пепел, и ветер понесёт нас на юг».
— Ты слышал, что я сказала?
Она встала у кровати с поднятым кулаком, но так и не ударила его по лицу.