И Сергей, не без робости взглянув на нее, внезапно послушно, торопливо встал и, будто сжавшись от ее слов, со стеснительной осторожностью взял веник и начал подметать возле коек окурки.
– Вот так! – уже весело сказала Лида. – В другой раз зайду только тогда, когда будет чисто. До свидания, мальчики.
Она ушла, безжалостно, тонко поскрипела под окном своими узенькими валенками, и после ее ухода в комнате остался неспокойный, смешанный запах мороза и свежести, заиндевевшего меха. Все молчали, глядя на двери. Пар холода таял над полом.
– Москвичка! – с одобрительной усмешкой сказал Банников и, вопросительно скосившись на Сергея, медленно добавил: – Э, парняга, парняга, плохие твои дела, брат!.. А ведь она не к тебе приходила! Не понял?
Сергей в растерянности стоял посреди комнаты, чувствуя на себе испытующее внимание, потом бросил веник, сел на кровать, произнес сдавленным голосом:
– Ну и что ж!..
– Скажи на милость! – неопределенно воскликнул Абашикян.
Тогда Банников положил ноги на спинку кровати и, дотягиваясь крепким мускулистым телом, сказал:
– Слушай, Сержик… Крутит она тобой и так и эдак. А сама… это самое… чуешь? Щекотливая женщина!
Он так произнес «щекотливая женщина», что был ясен порочно открытый намек на их тайную близость, и Сергей вскочил, крикнул вызывающе:
– Не… не смей так говорить! Слышишь? Иначе…
– А что иначе? – Банников, зевая, поморщился. – Брось. У тебя еще слабые бицепсы, Сержик!
– А ну, – подал голос Сивошапка со своей койки. – Не тронь хлопчика, Банников! Это его личное дело!
…Однажды поздней осенью Сергею запорошило глаза пылью породы, он не мог работать. Со злым чувством бессилия стоял на склоне обрыва, слезы текли по щекам, и тут Банников, этот многоопытный, постоянно уверенный в себе парень, подойдя к нему с совком на плече, посоветовал сочувственно:
– Слушай, Сержик, что ты мучаешься? Зайди-ка к Лидии Александровне. Она незаменимая мастерица вытаскивать соринки. Тонкие женские пальчики… Абсолютно гарантировано.
Когда Сергей вошел, Лидия Александровна сидела за столом, наклонив лицо, – каштановые волосы касались щеки – и в лупу рассматривала кусочек породы. Она подняла голову, спросила с улыбкой:
– Принесли новые образцы?
Сергей сконфуженно объяснил, в чем дело.
– Ах вон что! – Она изумилась. – Ну садитесь, Сережа, так и быть. Постараюсь вам заменить врача.
Она вымыла руки, взяла кусочек ватки и, положив ладонь на его голову, негромко-ласково приказала ему:
– Смотрите на меня. Нет, не в сторону. На меня смотрите. Мне в глаза. Ну!
Он увидел перед собой ее улыбающиеся губы – они приближались к его лицу, – и эта улыбка все нежно дрожала в уголках Лидиного рта, влажно блестели белые зубы, когда она пальцами притронулась к его векам. Ему больно было смотреть на ее зубы, и он зажмурился, дернулся на стуле.
– Сережа, смотрите мне в лицо. Экий вы!.. – повторила она и засмеялась. Он открыл глаза, его взгляд неуверенно коснулся темной глубины ее зрачков, и он внезапно задохнулся от волнения, громко сглотнул, слыша этот отвратительный щелчок в горле. Она спросила, высоко подняв брови:
– Вам больно? Бе-едненький, – и вытерла его лоб ватой.
– Нет… Ни капли… – прошептал Сергей.
– Ну вот и все, – сказала она со вздохом. – Соринки были по всему глазу. Едва не выдернула все ваши длинные ресницы. Зачем у вас такие длинные ресницы? Мужчине ни к чему.
Сергей поднялся, потный, не зная, куда девать руки, стал мять кепку, пробормотал:
– Спасибо. По гроб жизни вам благодарен, спасибо…
– О, пожалуйста! Не за что! – шутливо воскликнула Лида. – Так, значит, вас Банников послал? Знаете, Сережа, заходите ко мне. Я слышала, вы любите читать. У меня маленькая библиотечка. Буду рада вас видеть.
И он, не ответив, вышел от нее, повторяя про себя: «По гроб жизни вам благодарен». Он готов был ударить себя, вспоминая эти слова: нужно же было сказать такую глупость! Дурак – и больше ничего!
После того дня он стал заходить к Лидии Александровне. Его тянуло по вечерам в ее чистенькую, маленькую комнатку с всегда опрятными и белыми занавесками на окнах, с прохладой вымытого деревянного пола. Керны, образцы, куски породы аккуратно лежали на столе, незнакомо и сладковато пахло духами, веяло покоем, непорочно секретным миром, в котором жила она. Сама Лида в спортивной безрукавке, натянутой на ее острой груди, встречала его очень приветливо, улыбаясь ему радостной улыбкой, и крепко, не по-женски пожимала его руку: «А, Сережа, проходи, проходи».
Однако было ему неприятно и странно то, что Банников иногда сидел тут же; сквозь дымок папиросы с любопытством поглядывал на Сергея, как бы следил за его неловкостью, за его скованными движениями, и барабанил пальцами по коробке папирос; всегда бледное лицо его было внимательно-спокойным. Он говорил:
– Садись, Сержик, потолкуем за жизнь. Лида любит слушать спор двух мужчин. Я прав, Лидия Александровна?
– Что ж, я готова, – почему-то хмурясь, говорила она.
Но однажды, выходя от нее, не успев закрыть дверь, он услышал, как она со слезами в голосе крикнула Банникову: