Мгновения жизни

— Почему ты всегда норовишь унизить меня, Артур, стоит мне проявить хоть немного воодушевления?

Артур сердит, он роняет слова через плечо, широкими шагами направляясь в свою мастерскую. Он говорит мне, что я устроила представление специально, чтобы опозорить перед его гостями. Я замечаю, что он сказал: «его» гостями. Я тороплюсь за ним, стараясь объяснить, что только досада и боль заставляют меня говорить подобные вещи, а вовсе не злоба, я не имела ни малейшего намерения опозорить его.

— Артур, дорогой, подожди, пожалуйста.

— Я уже сказал все, что хотел.

Я догоняю его и беру за руку. Он останавливается. Будь он скульптурой, я назвала бы ее «Нетерпение».

— Да, говори.

Я отпускаю его руку.

— Нет, ничего. Иди.

В своей комнате я читаю у открытого окна, когда входит Артур, предварительно постучав. Он смыл краску с рук, волосы его влажные и блестящие. Если бы не борода, он походил бы на маленького мальчика, который знает, что расстроил вас, но прекрасно понимает, что требуется совсем немного, чтобы его простили. Я пытаюсь сохранить неприступный вид.

— Луиза. — Он подходит ближе, протягивая ко мне руки. — Луиза, моя темпераментная маленькая женушка. — Он берет меня за руку — такой очаровательный и любящий. Голова у меня идет кругом от столь неожиданного поворота событий. — Мне следует с большим пониманием относиться к перемене настроения и к фантазиям моей маленькой девочки. — Его грустная улыбка вызывает жалость. Я улыбаюсь в ответ, и щеки мои начинают гореть, когда он обнимает и кружит меня по комнате, напевая:

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока можешь,
Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока молода,
Потому что скоро ты постареешь и станешь грузной,
Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока ты молода и красива,
Потому что скоро ты постареешь и тебе не с кем будет танцевать.

В исходящем от него свете я чувствовала себя так, словно нарисована яркими красками. Я ожила и воспрянула духом. После того как он ушел, я взглянула на себя в зеркало.

— Однако, Луиза, ты настоящая красавица.

Когда дотрагиваешься до Артура, он всегда теплый на ощупь, даже зимой, когда гаснет огонь в очаге. Но его присутствие требуется во многих местах одновременно. Он постоянно пребывает в движении, а я остаюсь дрожать от холода в его тени.

Виола делает потрясающие успехи, приводя в восторг месье Гранжана своей аккуратностью, четкостью линий и замысла, своими приглушенными цветами. Моя работа доставляет ему намного меньше удовольствия.

— Слишком много цвета. — Он глядит через мое плечо на мольберт. — Слишком несдержанно. Это грубо, мадам. Вы переходите все границы и пользуетесь этими цветами так, словно это масляные краски. Но это же акварель, акварель, мадам. Ее следует наносить легко и нежно. Взгляните на мисс Виолу, как воздушна ее работа. Именно так и следует рисовать леди.

По выражению лица Виолы я заключаю, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Но, месье Гранжан, я вижу мир именно таким. — Я показываю на сады. — Как я могу нарисовать их по-другому? Взгляните на бордюры, вон туда, и вы увидите, что я права. Может быть, эти растения и выглядят такими аккуратными и ухоженными, но вглядитесь в них повнимательнее, и вы поймете, что они умирают от желания освободиться из плена проволочной сетки. Смотрите, как они стараются дотянуться до края бордюров в своем стремлении убежать отсюда и оказаться на свободе.

Месье Гранжан вздыхает и пожимает плечами. Я уверена, что ему заплатили недостаточно, чтобы он вкладывал душу в наше обучение. Он лишь бормочет что-то о том, что, должно быть, мои глаза отличаются от его и видят нечто другое, когда смотрят на безупречно ухоженные сады Нортбурн-мэнор.

Мы с Виолой усаживаемся пить чай после урока. Артур несказанно доволен и одновременно удивлен, тем что я подружилась с мисс Гластонбери. Он будет отрицать, естественно, но я знаю, что он спрашивает себя, как могла такая жизнерадостная, состоятельная, общительная и знатная особа, как Виола Гластонбери, выбрать себе в компаньонки его бедную Луизу.

— Твои пейзажи действительно очень странные, — говорит Виола. — Твой мир пугает. Тем не менее он красив. — На губах у нее появляется озорная улыбка, когда она спрашивает: — А как насчет меня, какой я предстаю в твоих столь необычных глазах?

Я делаю паузу, чтобы внимательно взглянуть на нее, я всего лишь поддразниваю ее, потому что успела уже достаточно хорошо изучить ее лицо.

— Чистой, — наконец отвечаю я. — Хорошей и доброй. И очень красивой. — Виола смеется, но она покраснела. — Желтой, — добавляю я, — ярко-розовой и оранжевой.

— Я кажусь тебе желтой, розовой и оранжевой? Ты сумасшедшая!

Она все еще смеется, но я серьезно смотрю на нее.

— Не надо так говорить.

— Ох, Луиза, дорогая, это всего лишь фигура речи.