МИ (Цикл)

— Я попытался ударить отца, но тот отмахнулся. Мать его умоляла, но тому нужны были лишь котята. Он знал, что от этого матери будет гораздо больней, чем от его кулака. «Их мать мертва», прорычал он, «и я не желаю, чтобы вы тратили молоко». — Бэннон сказал это с отвращением. — Его слова о трате нескольких наперстков были таким абсурдом, что я не мог найти ответа. И тут отец хлопнул дверью и исчез в ночи. Мать всхлипывала и рыдала. Я хотел бежать за ним, и даже драться, но остался, чтобы успокоить ее. Она охватила меня руками и рыдала мне в плечо. Отец забрал последнее, что она любила, последнюю память о ее любимой кошке. — Юноша тяжело сглотнул. — Но я тотчас решился что-нибудь предпринять, так как знал, куда он направится. Неподалеку протекал глубокий ручей, и отец, видимо, решил бросить мешок туда. Котята могли утонуть — мокрые, холодные и беспомощные, если им не помочь. Уже не думая о своих действиях, я знал, что получу побои — но отец бил меня и раньше — а у меня никогда не было шанса спасти что-то, что я любил, спасти то, что любила моя мать. Поэтому я выбежал в ночь за отцом. Я хотел его преследовать, кричать проклятия, обзывать грубым чудовищем. Но мне хватило ума молчать. Я не посмел ему сообщить, что иду за ним следом. Ночь была темной и облачной, и отец был настолько пьян, что ничего не замечал вокруг. Он даже не мог представить, что я смогу ему противостоять. Я никогда не делал этого прежде. Достигнув ручья, я видел мешок в его руке — тот извивался и корчился. Отец не злорадствовал, он даже не думал о том, что делает. Безо всяких угрызений совести он просто бросил завязанный мешок из-под лука в бурную воду. Под тяжестью камней тот пару мгновений качался, уносимый потоком, затем ушел под воду. Я был уверен, что слышал плач котят. Милостивая Мать моря…

Голос юноши словно сдавило в тисках.

— Времени у меня было мало: котята вот-вот могли утонуть, все решали минуты. Я не мог рисковать и позволить отцу поймать меня, ведь подойди я слишком близко, ему лишь стоило протянуть руку, и он бы меня схватил своими ужасными лапами за рубашку или за руку. Тогда уж и избил бы до потери сознания, может, даже сломал бы мне пару костей — но, что хуже всего, он помешал бы мне спасти котят! Я прятался в темноте минуту — долгую, мучительную. Сердце бешено колотилось. Отец даже долго не стоял, чтобы насладиться своей жестокой работой. Постояв у ручья с дюжину вдохов, он скрылся в ночи, туда же, откуда и пришел. Я помчался вдоль ручья так быстро, как мог, постоянно натыкаясь о камни и ивовые кусты. Рыскал глазами по холодному течению, пытаясь разглядеть в тусклом лунном свете какие-либо признаки бултыхающегося мешка. Бежал по отмели, спотыкаясь в брызгах, но мне нужно было спешить. После весенних дождей вода поднялась, и поток стал заметно быстрее, каким я его помнил. Я не мог видеть, как далеко унесло теперь котят, но впереди, вдоль изгиба ручья, я на мгновение заметил, как мешок всплыл, прежде чем снова ушел под воду. Споткнувшись о поросшие мхом камни и скользкую грязь, я упал в воду, но мне было все равно. Зайдя в глубину, я пробирался вперед и греб руками, пытаясь схватить мешок. Хватался за водоросли, порезался о ветки, но мешок все уплывал, оставаясь под водой. Я больше не мог слышать котят, и знал, что прошло слишком много времени, но попыток своих не оставлял. Затем бросился вперед и нырнул, пока, наконец, не поймал его, ухватив пальцами вокруг за складки грубой ткани. У меня получилось! Смеясь и плача, я выдернул тяжелый мешок из воды. Едва его поднял, как с него потоком хлынули ручейки, я споткнулся и растянулся на берегу. Своими окоченевшими, кровоточащими пальцами долго не мог развязать мокрый узел, стал рвать его ногтями, и, наконец, ткань разошлась. С потоком воды выбросило котят. Я помню, как снова и снова повторял «Нет, нет, нет!» Эти бедные, хрупкие существа вывалились, скользкие и влажные, как рыбы из сети. И они не двигались. Ни один. Я поднял их, мягко надавил, их маленькие язычки были высунуты, я дул в их крошечные мордочки, пытаясь заставить их пошевелиться. В моей голове постоянно слышалось как они зовут на помощь, жалобно мяукая, пытаясь набрать воздух, увлекаемые под холодную воду. Они были такие маленькие и даже не знали своей мамы. Я знал, что они звали меня и мою мать, но мы их не спасли — мы их не спасли!

Бэннон сгорбился и всхлипнул.

— Я бежал так быстро, как только мог. Я пытался достать мешок из воды — пытался что есть силы! Но все котята оказались мертвы, все пятеро.

Натан слушал с сострадательным видом. Он поглаживал свой подбородок, сидя на камне возле костра.

— Ты старался изо всех сил. Больше ты ничего не мог сделать. Ты не можешь постоянно нести в себе эту вину. Это убьет тебя.

Когда Бэннон плакал, Никки пристально за ним наблюдала.

— Это не то, отчего он чувствует за собой вину, — вполголоса сказала колдунья.

Старый волшебник был поражен, но Бэннон взглянул на Никки, с, на удивление, взрослым взглядом.

— Ты права, — хрипло ответил он. — Не из-за этого.