Война была постоянным спутником и важнейшим инструментом многополярного баланса сил. Классический европейский баланс обеспечивал стабильность в смысле сохранения независимости большинства стран, но в течение 60 % лет после 1500 г. между великими державами шли войны. Приверженность балансу сил и многополярности может оказаться опасным подходом к глобальному управлению в мире, где война может стать ядерной.
Во многих регионах мира и в разные периоды истории наблюдалась стабилизация в условиях гегемонии – когда одна держава занимала доминирующее положение. Маргарет Тэтчер предостерегала от дрейфа в сторону «оруэлловского будущего Океании, Евразии и Востока – трех меркантилистских мировых империй, находящихся во все более враждебных отношениях…». Другими словами, 2095 год может выглядеть как 1914 год, разыгранный на несколько большей сцене». Взгляды Никсона и Тэтчер слишком механистичны, поскольку они игнорируют «мягкую силу». «Америка – исключение, – говорит Йозеф Йоффе, – потому что «гипердержава» – это еще и самое манящее и соблазнительное общество в истории. Наполеону приходилось полагаться на штыки, чтобы распространить революционное кредо Франции. В американском случае мюнхенцы и москвичи хотят получить то, что может предложить аватар ультрасовременности».
Термин «баланс сил» иногда используется в противоречивых смыслах. Наиболее интересным представляется использование этого термина в качестве предсказателя поведения стран, т. е. будут ли они проводить такую политику, которая не позволит какой-либо другой стране развить мощь, способную угрожать их независимости? Многие считают, что, судя по историческим свидетельствам, нынешнее превосходство США вызовет противодействующую коалицию, которая в конечном итоге ограничит американскую власть. По словам самозваного политолога-реалиста Кеннета Уолтца, «и друзья, и враги будут реагировать так, как всегда реагировали страны на угрозу или реальное преобладание одной из них: они будут работать, чтобы восстановить баланс». Нынешнее состояние международной политики противоестественно».
На мой взгляд, такое механистическое предсказание не соответствует действительности. Во-первых, страны иногда реагируют на усиление одной державы «бандвокингом», т. е. присоединением к кажущейся более сильной, а не слабой стороне, как это сделал Муссолини, решив после нескольких лет колебаний вступить в союз с Гитлером. Близость к угрозе и ее восприятие также влияют на реакцию стран. Географическая обособленность США от Европы и Азии выгодно отличает их от соседних стран, так как они часто представляются менее близкой угрозой, чем соседние страны в этих регионах. Действительно, в 1945 году США были самой сильной страной на Земле, и механическое применение теории балансирования предсказало бы союз против них. Вместо этого Европа и Япония заключили союз с американцами, поскольку Советский Союз, хотя и был слабее в целом, представлял большую военную угрозу из-за своей географической близости и сохраняющихся революционных амбиций.
Сегодня Ирак и Иран недолюбливают США, и можно было бы ожидать, что они будут работать вместе, чтобы уравновесить американскую мощь в Персидском заливе, но еще больше они беспокоятся друг о друге. Национализм также может осложнять прогнозы. Например, если Северная и Южная Корея воссоединятся, то у них должен быть сильный стимул поддерживать союз с такой далекой державой, как США, чтобы уравновесить двух своих соседей-гигантов – Китай и Японию. Однако напряженный национализм, вызванный противодействием американскому присутствию, может изменить ситуацию, если американская дипломатия будет жесткой. Негосударственные субъекты также могут оказывать влияние, о чем свидетельствует то, как сотрудничество против террористов изменило поведение некоторых государств после сентября 2001 года.