«Мягкая сила» в мировой политике

Такая исследовательская логика естественным образом ведет к переносу внимания с актора-субъекта на актор(ы) – цель(и), с усилий, направленных на вызов желаемой реакции, собственно к самой реакции и ответным действиям. В этой связи большое значение придается такому показателю, как “промежуточные эффекты”, результативность которых характеризуют “репутация” и “осведомленность”. Последняя специфицируется как результат усилий, связанных с обеспечением и расширением присутствия, как общий уровень известности страны-субъекта и отдельных ее характеристик, потенциально способных выступить в качестве источников “мягкой силы” для внешней (целевой) аудитории. “Осведомленность и репутация в качестве промежуточных эффектов, по сути, являются связующим звеном между государством-субъектом и целевым государством или государством-реципиентом”[31]. Но, поскольку ими не исчерпываются взаимодействия в реальной мировой политике, где существует множество перекрещивающихся контактов, то следующим звеном логической цепи выделяется “механизм селекции”, то есть совокупность рациональных и эмоциональных, сознательных и интуитивных процедур и инструментов отбора внешних воздействий. Завершает эту концептуальную схему “конечный результат”, под которым подразумевается собственно внешняя активность реципиента(-ов).

О концептуально-методологической неадекватности и противоречивости редуцированного подхода к “мягкой силе” можно судить по тому, как он используется в осмыслении состояния и перспектив культурно-гуманитарного сотрудничества России и ЕС, и, соответственно, по формулируемым практико-политическим рекомендациям: для преодоления разногласий и укрепления двустороннего сотрудничества России и Европейскому союзу предлагается “попытаться сформировать общее идеологическое пространство, которое будет способствовать сближению двух культур и социумов, позволит снизить степень политизированности и неопределенности российско-европейских отношений и окажет стабилизирующий эффект на состояние международной системы в целом и на характер отношений России и ЕС в культурной и гуманитарной сферах в частности”[32].

Сама жизнь опровергает такого рода утверждения. Красноречивые результаты референдума в Великобритании в июне 2016 г. по вопросу выхода из состава ЕС означают, среди прочих определяющих мотивов и причин, что страна отвергает общеевропейские ценности в их унифицированной трактовке высшим эшелоном евробюрократов. Таким образом, ценностный аспект Brexit, наряду с предшествующим крахом мультикультурализма, стал новой кризисной реальностью европейского интегрированного пространства. Причем еще за год до референдума в Великобритании, по образному выражению Н. Арбатовой, рассматривающей события на Украине как дезинтегратор европейского пространства, “европейское зеркало треснуло”[33].

Примечательно, что явно “романтизированное” представление об исходной возможности создавать общее идеологическое пространство опровергается самой авторской контраргументацией. Во-первых, между РФ и ЕС отмечается определенный ценностный разрыв, который “дестабилизирует двусторонние отношения в культурной сфере и, как следствие, негативно влияет на общий характер российско-европейского политического и экономического диалога”[34]. Во-вторых, со стороны ЕС российско-европейский культурный диалог затрудняется тем, что «страны ЕС не всегда признают наличие универсальной европейской культуры и отстаивают главенство своей собственной национальной культуры внутри общеевропейского “культурного поля”». В-третьих, в России “также не существует общественного консенсуса по вопросу об основных социальных, политических и культурно-цивилизационных ценностях и ориентирах”. В-четвертых, сотрудничество в культурной сфере “нередко обременено конъюнктурными политическими кризисами, что привносит элемент нестабильности в партнерство РФ и ЕС в этой области”[35].