Мягкая ткань. Книга 1. Батист

– Поверь, это именно так и было. Он меня любил, понимаешь? Он меня так любил! Вот именно так и любил, как можно любить еврейку… Но с евреями можно то, что нельзя с другими. Им не прощают то, что прощают другим. Вот время проходит, я становлюсь старой, и ты уже выросла у меня, а я не могу забыть этот зимний русский день, это лицо, и как он потом смотрел из-за угла, а они бежали и кричали, кричали.

Мари смотрела на плачущую мать.

– Мама, остановись. Это ужасная история. Но я не могу понять, а я тут при чем?

– При том. Ты этого не пережила, а я пережила. Ты этого не знаешь, а я знаю.

– Мама, ну он был просто дурак. Ну прости, но это действительно так. Почему, по-твоему, это должно повториться в моей жизни? Что ты все-таки хочешь мне сказать? Чтобы я была осторожна? Я буду.

– Я знаю, что ты будешь осторожна. Я говорю о другом. Ты еврейка. А это многое значит. Ты не можешь спокойно говорить с человеком, не будучи уверенной в том, что он знает про тебя, что ты еврейка.

– Что я знаю, что он знает, что я еврейка? Как-то очень сложно, мама.

– Да ничего не сложно! – закричала Марта Яковлевна. – Ничего не сложно! Очень просто. Просто помни о том, что любой человек, любой, может тебя возненавидеть. Достаточно вздора, мелочи, неосторожного слова. И все. И он сразу вспомнит, что ты ему должна. Твой народ ему должен. Любому человеку любой веры, любой национальности. Мы всем должны. Мы перед всеми в неоплатном долгу. Я не знаю, почему так, но это – так. И уж тем более – русским.

– Почему ты говоришь про русских? – осторожно спросила Мари.

– Не знаю. Я не могу тебе этого объяснить. Я смотрю на тебя, и мне страшно. Потому что ты похожа на отца, а две такие натуры обязательно должны отталкиваться, а не притягиваться. Понимаешь?

– Нет.

– Отец уехал из России, значит, ты захочешь вернуться. Отец промышленник, значит, ты будешь революционеркой. Отец желает тебе добра, семейного счастья, уюта, покоя, значит, ты будешь рваться на волю.

– Мама, – перебила Мари, – но ты же сама его боишься, ты же сама не хочешь его власти. Почему же ты мне внушаешь…

– Не вмешивайся в то, что у нас происходит с отцом. Я давно хотела тебе это сказать. Он нуждается во мне.

– Что? – расхохоталась Мари.

– Девочка, ты очень мало пока знаешь о мужчинах. Поверь.

– А ты знаешь много?

– Я знаю достаточно, чтобы жить с твоим отцом.

– Странно, мама. Странно. Ты утверждаешь, что нужна ему. То есть что он тебя любит. Но почему тогда ты его боишься? Ты же боишься? Ну вот. А я не хочу бояться! Я не хочу дрожать от того, что муж узнает, сколько и чего я купила днем. Я не хочу вздрагивать от каждого стука! При чем тут мое еврейство? Неважно, кем будет мой муж – евреем или неевреем.

– Важно. Он должен быть евреем, но христианином.

– Какой-то бред, мама!..

Это было наихудшее, что могло произойти. Они никогда так не ругались раньше.

Припомнилось все.

Припомнились недостатки, с которыми Мари не желает бороться: слишком широкие бедра при узкой талии – бросается в глаза. Припомнился случай, когда в приморском городке Ла-Боль, где они проводили время, Мари увязалась за какой-то лошадью и родители потеряли ее из вида. Найденная через час в городском парке с пьяными мужчинами, которые играли в шары, десятилетняя девочка не только не желала признавать свою вину, но и наотрез отказалась идти с родителями, пока не доиграют партию.

Ты знаешь, что я могла умереть? Я думала, я потеряла тебя навсегда! Мама, но я была ребенком, прости! Ты и сейчас такой же ребенок. Это тебе так кажется. Нет, мне не кажется, я вижу, как ведут себя нормальные люди в этом возрасте, я могу сравнивать. Ах, ты можешь сравнивать? Да, могу. Ну и как же они себя ведут? Осмысленно. Ах, осмысленно…

Припомнился неправильный выбор факультета – философский для девушки не годится. Мама, что ты понимаешь в этом? ЧТО ТЫ В ЭТОМ ПОНИМАЕШЬ? Да, гордо отвечала Марта Яковлевна, я прожила свою жизнь не так, как ты. Но я никогда не грубила матери, не смела поднять на нее голос, даже чуть-чуть возвысить, не то, что кричать, как ты, – грубо и мерзко. Мама, ну прости, я знаю, что ты хорошая, что меня любишь, но зачем, зачем ты говоришь мне все эти слова, от которых я схожу с ума, неужели нет какого-то другого способа…

Какой тебе нужен способ! Какого другого способа ты ждешь? Просто ты не веришь мне. А знаешь, почему ты мне не веришь? Потому что я для тебя не существую. Мама, да о чем ты? Я для тебя старая, разбитая, утратившая право на жизнь. Мама, я не понимаю… Ты думаешь, я не вижу, как ты относишься к нам с отцом? Мы носимся вокруг тебя, а ты хоть раз принесла мне стакан воды, когда я была больна? Если я не зайду к тебе в комнату, ты сама никогда не зайдешь, не пожелаешь спокойной ночи. Ты…

– Пожалуйста, возьми меня с собой, – сказала наконец Марта Яковлевна дрожащим от слез голосом. – Я хочу отсюда уехать, хоть на два дня. Или расскажи хотя бы, зачем тебе туда. Что ты обещала? Кому?

– Мама, я не могу.

Они заплакали обе.