Мягкая ткань. Книга 1. Батист

Он попросил доклад перепечатать и отдал Бурлаке.

Тот остался очень доволен, поправил пару мест, «только как секретарь партячейки» (он так и сказал), и начал думать над датой конференции.

– Постойте, – сказал доктор. – Вы хотите сказать, что все поняли?

– Нет, не хочу сказать, – спокойно ответил Бурлака. – Но сама идея вполне соответствует… духу времени.

– В каком смысле?

– Ну… – несколько замялся Бурлака, – вокруг нас происходит некий эксперимент, доктор. Кто знает, как далеко он может зайти.

Конференцию решили проводить все в том же клубе табачной фабрики, где до этого собирались новые советские масоны, последователи антропософии и других новаторских течений.

Собственно, она была объявлена как «лекция тов. Весленского», вторым пунктом значилось «обсуждение», и, хотя подразумевалось, что и лекция, и обсуждение будут иметь исключительно популярный характер, доктор очень волновался, потому что весть, конечно, быстро разнеслась по всему Киеву, взволновала умы, и он ждал гостей из числа своих коллег – как научных работников, так и практикующих врачей.

Зал украсили цветами и даже березовыми ветками, затем туда же затесались и еловые, он был также украшен портретами Маркса, Энгельса, Ленина, Лассаля, Клары Цеткин и вождей, причем не всех, а тех, которых смогли найти: Бухарина, Каменева, Сокольникова, Пятакова, что страшно смутило Бурлаку, но он сам был виноват – не проследил, доверился комсомольцам и теперь переживал просто муки ада, потому что одно дело – скромное партсобрание в больнице, а другое – событие городского уровня, куда пригласили и всяких новаторов (правда, психоаналитическое общество своего представителя не прислало, отделалось письменным приветствием), и представителей комсомола и партии, ну и, конечно, были просто желающие, словом, набрался полный зал – и все видят, что некоторых вождей не хватает.

Стулья сдвинули.

В центре зала образовался некий помост. От сцены к помосту больничный плотник Семен – мужчина строгого вида, темный лицом – соорудил еще мостки и лесенки, в результате получилось сооружение такой силы и мощи, что у доктора нехорошо заныло в груди, когда он его увидел непосредственно перед лекцией. До этого момента Бурлака ни к чему его не подпускал, говорил: ни-ни-ни, доктор, вы все испортите, доверьтесь знающим людям – мне, Семену, комсомольцам, доверьтесь специалистам, ну вот как если бы вы пришли лечиться в больницу, вы бы ведь не стали руководить процессом вырывания вам зубов или вправления суставов, так и тут. Что же это за специалисты такие, шутил в ответ доктор, но настроение было паршивое, потому что область, в которой все эти люди были специалистами, была от него крайне далека, он сам это чувствовал. В тот день Весленский пораньше ушел из дома, даже не позавтракав, хотя кухарка Елена умоляла его выпить по крайней мере стакан чаю с молоком и взять с собой бутерброд, грозилась сделать яичницу с помидорами, украшенную куском сала, сварить гречневой каши с подсолнечным маслом, но все это доктор отверг, презрел и выскочил из дома на свежий воздух, так ничего и не поев.

День был солнечный, воздух прозрачный, на бульварах было так прекрасно, что Весленский шел медленно и даже спокойно, пытаясь представить себе, что происходит у них сейчас дома, как Бурлака, войдя с помощниками, пытается объяснить Елене, что доктор разрешил, что все в порядке (сам он предупредить ее хотел, но не смог, не хватило мужества), как Елена кричит, потом плачет, затем помогает тоже, как выносят из дверей на лестничный пролет то сооружение, которое вот теперь уже точно напоминает гроб, и как смотрят соседи, как подходит дворник, как кричат вороны и как останавливаются машины, чтобы пропустить лошадь, которая везет Веру.

Это было ужасно, но поскольку доктор все уже решил, ему было не то чтобы легко, но возможно преодолеть этот ужас, который открывался перед его внутренним взором, и наконец, поработав в больнице и забыв немного о своем волнении, он достиг клуба…

Было шумно. На задних рядах сидели работницы табачной фабрики, они приходили всегда, на все лекции, их сюда почему-то влекло, кругом них были люди, каких они обычно не встречали в своей будничной жизни, и поэтому они сидели взволнованные, в ожидании…

Было также много комсомольцев. В отличие от работниц, они беспрерывно говорили, некоторые даже перекрикивались, вскакивали, хохотали и аплодировали шуткам друг друга, что создавало в зале атмосферу нездорового оживления, которое также претило доктору.

Отдельными кучками сидели новаторы.

Возле высокого окна, ближе к свежему воздуху, находились уже почти запрещенные масоны с милыми, интеллигентными лицами, они немного испуганно оглядывались вокруг себя и о чем-то тихо перешептывались.