Мягкие зеркала

– Великое Внеземелье! Ну не мои же! У каждого – индекс и номер твоего скафандра: АН-12 ДКС N_1. Отсюда видно.

– А как быть с названием корабля? Почему «Лунная радуга»?

– О «Лунной радуге» там, наверное, думал?

– О «Лунной радуге» невозможно не думать. Особенно там. – Андрей перевел взгляд на светло-зеленую башню двадцатипятиметрового гиганта. – Аверьян, ты лучше меня разбираешься в генеалогии эфемеров...

– Хочешь спросить, чей облик был скрыт под стеклом гермошлема?

– Да.

– Расскажи, при каких обстоятельствах поднялась на врага эта грозная рать.

Андрей рассказал.

– Ясно... – протянул Копаев. Но тут же сам себя поправил: – Ясно только одно: твой единственный нормальный эфемер – назовем его Н-эфемером – попал в какую-то воспроизводящую среду, которая сыграла роль множительного агрегата. В результате – армия производных. Назовем их П-зфемерами.

– Ты же ответил на мой вопрос.

– Тут возможны два варианта: в скафандре могла быть либо копия Николая Асеева, либо – твоя. Неужели имеет большое значение – кто?

– Не имеет, – сухо произнес Андрей.

– Ты слишком многого от меня хочешь, – проговорил Аверьян. – Лично я склонен отдать предпочтение второму варианту. Иначе с чего бы это чужое пространство, не стесняясь, громко, на всю Галактику, можно сказать, обсуждало интимные факты твоей биографии? Убедительно?

– Нет. Почему источником интимных фактов обязательно должна быть копия? Почему не оригинал? Побывать в чужом пространстве довелось, как ты теперь знаешь, и мне самому.

– Ты слишком многого от меня хочешь – повторил Аверьян.

Андрей посмотрел на него. За восемь с половиной лет Копаев внешне как будто не изменился, и трудно было сразу определить, чего недоставало теперешнему Аверьяну по сравнению с тем, прошлым, который там, на парапете бассейна, с ловкостью дельфина умел обойти любой логический риф... Но чего-то явно недоставало.

– Теряешь гибкость функционера МУКБОПа, – вслух подумал Андрей. – Теряешь форму.

– К МУКБОПу я давно никакого отношения не имея.

– За что же это тебя?.. – Андрей ладонью о ладонь звучно сымитировал шлепок.

– За то же, за что теперь и тебя... – Копаев щелчком сбил с ладони воображаемую пушинку и дунул ей вслед. – Подальше от пилот-ложемента. Категорически и навсегда.

– Здесь вы очень интересно заблуждаетесь, молодой человек... простите, экзот. Но я не стану вас разочаровывать.

Глаза Копаева настороженно сузились. «А ведь сразу учуял, – подумал Андрей. – С чутьем у него по-прежнему все в порядке».

Стереоизображение плотного строя эфемеров-богатырей внезапно сменилось стереоизображением грандиозной спирали узорчато-фонарного сооружения – границы зала словно раздвинулись куда-то в залитую голубым сиянием бесконечность.

– Громадина, – с уважением глядя на УФС, сказал Аверьян. – Просто не верится, что состоит она из одних... Кстати, там, на месте, тебе удалось разглядеть, из чего она состоит?

– Да. Скопище эйвов.

– Как? Как ты их называешь?

– Эйвы, – повторил Андрей. И объяснял почему.

Копаев с интересом выслушал. Было видно, что рассказ произвел на него впечатление. Он спросил:

– Марту рассказывал? Что он об этом думает?

– Не знаю. У нас не было времени для дискуссий.

– А что об этом думаешь ты?

– Мне было бы легче тебе объяснить, чего я не думаю.

– Хорошо, – мгновенно среагировал Копаев. – Чего ты не думаешь?

Андрей поморщился, но, взглянув Аверьяну в глаза, понял, что отложить разговор на «когда-нибудь потом» не удастся. Ответил:

– Я не думаю, что эйвы могут быть носителями Разума. Их «интеллектуальный» уровень вряд ли превышает «интеллект»... ну, скажем, вируса гриппа.

– Вот как? Примитивная, значит, форма жизни?..

– Знаешь, я... не совсем уверен, что это – форма жизни. В нашей, конечно, интерпретации понятия «жизнь». Не думаю, чтобы способ существования эйвов был сродни способу существования белковых тел.

– Да, пожалуй. – Аверьян покивал. – Он скорее сродни способу существования электроконденсатора. Или, скажем, электроаккумулятора.

– Нет, этого я тоже не думаю.

– Позволь, но... если здесь не подходят даже такое понятие, как «примитивная форма жизни»...

– ...То есть смысл заменить его понятием «сложная форма преджизни», – перебил Андрей.

– А что такое «преджизнь»?

– Нечто уже не мертвое, но еще и не живое в нашем понимании.

– М-да-м... – промямлил Копаев.

Андрей спросил:

– Когда ты возился с коррективами видеозаписи... ты заметил там хоть что-нибудь похожее на планету?

– Нет.