Мягкие зеркала

Небольшой пятнистый олень был красив, но дела его были плохи: на шее рана, перелом задней ноги. Зверь лежал на снегу и не пытался подняться. «Что делать? Ведь пропадет! Ну что я теперь буду делать?…» — панически причитал паренек. «Прекрати, — сказал он, обуваясь. — Волосы отрастил на лице, а что делать — не знаешь. Это кто твоего Леху на лед загнал?» — «Росомаха». — «А собака куда подевалась?» — «Звать отца побежала». — «Отец где?» — «Ушел на Оленью сопку». — «Далеко отсюда?» — «Километра два… На вас вся одежда обледенела. Возьмите куртку.» — «Возьму. Твое имя?» — «Валентин». — «А имя отца?» — «Николай». — «Очень приятно… Надень мой свитер, Валентин Николаевич, и дуй на кордон. Лети стрелой. Эленарты на кордоне есть?» — «Есть! С прицепом!» — «Дай вызов ветеринару, прихвати для рогатого друга теплое одеяло и мигом обратно». Валентин ловко вбил сапоги в эластичные боты подростковых пневмолыж, пропал в снежном вихре. Он посмотрел ему вслед, взвалил оленя на плечи: «Спокойно, Леха, спокойно!» — и, неуверенно переставляя задубевшие ноги, тоже подался на косогор.

Валентин не подвел — две трети пути до кордона ехали на грузовом снегоходе. Прибывший на санитарном «блине» ветеринар — маленькая розовощекая женщина по имени-отчеству Валентина Николаевна (мир тесен!) — осмотрела Леху, нахмурилась и сказала, что гарантирует «больному» жизнь «только в стационаре». Он не видел, как увозили «больного», потому что в этот момент парился в сказочно-замечательной баньке, которую спроворил для него подоспевший егерь, отец Валентина (кстати, звали его Николай Валентинович). Они подружились. И какое-то время спустя — уже на Луне, в своем секторе, — он получил от Валентина и Николая радиограмму: «Леха выжил, поправился, шлет привет, благодарность спасителю, с удовольствием присоединяемся, обнимаем», — а поскольку радиограмма была без пометки «Лично», расторопная администрация сектора возбудила ходатайство о награждении Андрея Тобольского медалью «За спасение человека», и ему пришлось объясняться… Но это потом. А тогда, после баньки, он вернулся к жене и застал ее в ультрамеланхолическом настроении. С вымученной улыбкой она вдруг сказала: «Подруги тобой восхищаются и, я уверена, завидуют мне. Но они ведь не знают, что, кроме всего, ты еще очень обыкновенный… Ну почему ты такой обыкновенный?… Может быть, таким тебя делает твоя работа?» Гм, работа… Ну что работа? Замечательная работа. Не хуже любой другой.

* * *

В то время странные выпады Валентины не задевали его. Престижный уровень его профессии — один из самых высоких после суперпрестижной профессии космодесантника, и здесь было не о чем говорить. Он решил, что она необдуманно повторила чьи-то чужие слова, удивился, но не подал виду и вскоре про это забыл. И никогда бы не вспомнил, если бы… Н-да… А вспомнил, к несчастью для своих соперников по боксу, в самом начале здешнего чемпионата и три боя подряд выиграл нокаутами. Остальное зависело от финальной встречи с Копаевым (этого парня подбросили им из резерва вместо ушедшего в отставку координатора). Зная манеру Копаева быстро передвигаться и наносить прямые жесткие удары на дистанции, он задумал достать соперника в ближнем бою. Предчувствовал, как это будет. Первый раунд — разведка, второй — уход в защиту с редкими контратаками, начало третьего — сближение, форсинг, переходящий в ошеломительный спурт, выбор момента для ложного выпада левой и правой в корпус — коротко, точно. Задумано было неплохо, но ближнего боя не получилось. Получился балет. Публика потешалась. Они кружили по рингу как танцевальная пара: Копаев обманчиво маневрировал, скользя ужом, играя перчатками, пятясь, легко уходил от инфайтинга, жестких ударов не наносил вообще, а он, сбитый с толку необычными для бокса телодвижениями соперника, никак не мог сосредоточиться на атаке, и слишком поздно дошло до него, что Копаев просто валял дурака. Жаль, что дошло за пять секунд до финального гонга. А когда вручили пояс с чемпионской пряжкой, хотел отказаться, но уловил настроение окружающих и не стал его портить. Настроение было веселое.