Мякин

Влад Стифин Мякин

Вместо предисловия

Здравствуйте, уважаемый Влад! Позвольте мне вас так называть, так как являюсь искренней вашей почитательницей и думаю, что вправе обратиться к вам таким образом.

Только вчера завершила чтение вашего нового произведения и, честно сказать, расстроилась. Я бы даже сказала — огорчилась.

Читала, как всегда, на одном дыхании, возвращалась к отдельным моментам, перечитывала. И что же я обнаружила? Слабого, никчёмного человека — главного героя. Мне даже не хочется называть его главным героем — он совсем не мужчина, ни капельки мужественности. Какой-то мямля — нерешительный и безвольный человек! Я, конечно, понимаю ваш замысел. Вам, вероятно, захотелось описать такого «маленького человечка», какие всё-таки встречаются в реальной жизни. «Но, — говорю, я и еще раз: — Но!» Вы же — талантливый человек, неужели вам ни разу в жизни не встретились достойные подражания, я бы сказала, описания, примеры? Их полно, только надо оглянуться, посмотреть по сторонам, не зацикливаться на нашей, ещё встречающейся, серости. Он — ваш главный герой, даже не может удержаться в должности начальника, что совсем, как говорили раньше, нетипично.

Нынешние начальники, и это вы знаете лучше меня, если устроятся в кресле, то уж оттуда их ничем не выкуришь, а ваш герой — слабак. Расстроился и сник, не проруководив коллективом и года, а ведь, кажется, работать умеет.

Простите за резкость, но это от эмоций, без которых невозможно читать вашу книгу о Мякине.

Уважаемый Влад! Всё, что я изложила ранее, всё это сущие пустяки по сравнению с главным. А главное — вот в чём. Вы совсем забыли про любовь, то есть кое-что там у вас есть, но это кое-что так мало, так незначительно и, право же, так далеко от жизни, что диву даёшься, как вам это не заметилось. Ваш герой то ли глубоко равнодушен, то ли, извините, чем-то болен, потому что всех женщин он проигнорировал.

Всех оставил в недоумении: и умницу в санатории, и собственную супругу (заботливую, тихую женщину, которой он явно недостоин), и сослуживицу. О ней особо. Ведь она любит его, любит самоотверженно, терпеливо ждёт от него взаимности. По сюжету спасает его от гибели. И вот, казалось бы, счастливый конец, но нет. Вы как автор решили обойтись без «хеппи-энда». Что ж, это ваше право, но Раису жалко. Жалко до слёз, да и супругу тоже. Я бы не взяла его, вашего героя, то есть не приняла обратно, но в вашем произведении конец открыт. Открыт, как всегда, без продолжения, а жаль.

С глубоким уважением, ваша бессменная почитательница

Санатория

Мякин впервые в жизни попал в санаторий. Получилось это почти случайно. Зима была в самом разгаре, и, как положено, снега да морозы не располагали к отпускам в данной местности. Трудящиеся массы суетились в ожидании новогодних праздников, и редко кто из них был готов отправиться в очередной отпуск. Как правило, в те времена население стремилось отдыхать летом, когда тёпленькая погода уж совсем не вдохновляла на интенсивный труд во благо.

Как-то после обеда, когда конторские ещё не углубились в тягомотину бумаг, Мякина вызвал начальник. Мякин сразу заподозрил неладное: обычно в такие часы начальство тихо отсиживалось по кабинетам, в спокойствии перерабатывая обеденные яства.

— Заходи, заходи, Мякин, — подозрительно ласково обратился к нему начальник.

Мякин насторожился до предела и мысленно, лихорадочно перебирал все возможные промахи, которые мог сотворить вольно или невольно за последние два дня.

— Ну что, Мякин, как дела? Как… — Начальник, видимо, хотел ещё что-то спросить, но послеобеденная расслабленность ликвидировала быстроту мысли, которая бывала у начальника по утрам, особенно когда он вставал, так сказать, не с той ноги.

— Как здоровье? — продолжил начальник.

Мякин совсем сник.

«Ну, сейчас начнётся», — подумал он и приготовился к самому худшему.

Самым худшим среди конторских считалось состояние, когда начальник начинал учить, как надо работать. В этих случаях он монотонно говорил и говорил про то, как необходимо оформлять документы, как готовить заключения. Приводил множество примеров нерадивого отношения к конторским обязанностям и иссякал только тогда, когда подчинённый, вытянувшись в струнку у стола, втягивал голову в плечи, опускал её и молчал, затаившись, как мышь в норке, на всё время поучения.

Но в этот раз начальник удивил Мякина, пригласив его сесть.

— Да ты, Мякин, садись! В ногах правды нет. Вижу, устал маленько. Работы-то много?

Мякин с перепугу остолбенел и сначала никак не отреагировал на это предложение. Он подумал, что ослышался, и остался стоять.

— Садись, садись, Мякин, — повторил начальник. — Мы тут решили в санаторию тебя отправить.

Мякин окончательно остолбенел. С трудом приоткрыл рот и, с усилием двигая языком, изрёк то ли звук удивления, то ли вопроса:

— А?

— Никакого «А», — строго отреагировал начальник. — Заслужил. Заслужил самоотверженным трудом. Уж сколько лет у нас?

Мякин вернулся в действительность и с дрожью в голосе ответил: